идти, чтобы она в куколку потыкала и Егор в тебя влюбился.
– Не издевайся, – фыркаю. – В кукол не для того тыкают. Да и вообще, что за глупости? Какая колдунья?
– Да любая, – она снова надо мной смеется, и я не решаюсь продолжать разговор. Все равно это глупости все. В колдовство не верю, а даже если бы верила – точно не стала бы искать такие пути к сердцу Егора.
Я привыкла все визуализировать.
Именно поэтому все уроки и перерывы сижу на излюбленной задней парте и рисую в скетчбуке нашу выдуманную встречу с Егором.
Представляю, что он подойдет ко мне у школы, спросит, не я ли вчера уронила тубус прямо возле него, с улыбкой пожелает быть аккуратнее в следующий раз. А еще он, наверное, спросит, как меня зовут. И скажет свое имя. А я сделаю вид, что не изучила о нем уже все, что только было можно, и с румянцем на щеках отвечу, что было приятно познакомиться.
Я продолжаю рисовать и вечером дома, вспоминая, во что был одет Егор, и придумывая себе «лук» на завтра, чтобы воспроизвести это в рисунке.
Получается очень красиво, кстати. Я вешаю рисунок на зеркало и изо всех сил жмурюсь, мечтая, чтобы картинка стала реальностью и мы с Егором на самом деле смогли познакомиться поближе.
А утром просыпаюсь на тридцать четыре минуты позже будильника, потому что сидела за рисунком до поздней ночи и даже не слышала ненавистной мелодии.
Радуюсь, что вчера придумала, что надену сегодня, и сложила все вещи на стул, одеваюсь и выбегаю из дома почти вовремя, крикнув маме, что сегодня не успею позавтракать, иначе опоздаю на алгебру и получу выговор.
Эльку прошу меня не ждать, чтобы не опоздать вдвоем, и иду так быстро, что на подходе к школе мне уже становится сложновато дышать. Это старость уже, похоже. Обо мне можно фильм снимать – «Старуха в семнадцать».
Хихикаю сама от своих мыслей и ухожу в придумывание кадров из этого несуществующего фильма настолько сильно, что оживаю и прихожу в себя, только когда ударяюсь носом об что-то твердое…
– Ай, – пищу от неожиданности и поднимаю глаза, застывая на месте.
Потому что врезалась в спину Егора, и ровно в эту секунду он поворачивается ко мне, а я, кажется, забываю, как дышать, моргать, двигаться и вообще существовать.
Ну что за невезучая я…
– Привет, – говорит с легкой улыбкой, как только поворачивается ко мне лицом.
Снова киваю. В этот раз судорожное движение моей головы означает приветствие. Клянусь, он решит, что я немая, ведь на каждое его слово просто киваю!
– Это же ты вчера тубус уронила, да? – он снова мне улыбается, и я чувствую, как по щекам плывет румянец от этой улыбки. Нужно ему что-то ответить… Просто кивнуть уже даже неприлично!
Перевожу дух и заставляю свой язык отлипнуть от неба, чтобы выдать пару невнятных слов.
– Да, привет. Я.
– Будь аккуратнее в следующий раз, ты, кажется, совсем неуклюжая, так можно травмироваться.
Я, кажется, уже травмирована головой, иначе почему сейчас проживаю момент, который нарисовала вчера перед сном?!
– Да, спасибо, – нервно заправляю волосы за ухо и очень надеюсь, что не слишком счастливо улыбаюсь, иначе Егор решит, что у меня не все дома, помимо того, что я немая, конечно. – Постараюсь быть внимательнее.
– Как тебя зовут? – спрашивает он. У меня дух перехватывает. Забываю, что вообще-то спешила на уроки и не хотела нарваться на гнев учителя.
– Адель, – говорю ему, – или Аделина, как больше нравится.
Мысленно стучу себя по лбу сразу же. Почему ему вообще должно нравиться хоть как-то произносить мое имя? Нужно срочно отсюда бежать, это полный провал…
– Адель… красиво, – внезапно выдает он и добивает: – Меня – Егор. Приятно было познакомиться.
Я не успеваю ответить ему, что и мне было очень приятно, только кивнуть и улыбнуться, когда он разворачивается и вбегает по ступенькам в школу, оставляя меня одну…
Как это возможно? Все было ровно так, как я себе представляла. На рисунке, что теперь висит на моем зеркале, все до мелочей такое же, как было только что. Одежда, растрепанные от ветра волосы, он, стоящий спиной к школе и близко-близко ко мне…
Не понимаю, от чего у меня сильнее мурашки бегут: от того, что мы впервые поговорили, или что я вчера буквально предсказала эту встречу и весь диалог, до мелочей.
Или это как «послать запрос во Вселенную», просто так сильно хотела, что все вышло ровно так, как я мечтала?
Не знаю… но пока странновато.
Стою еще минуту, а потом оживаю и лечу на урок, конечно, опоздав на целых четыре минуты. Но я все еще нахожусь в такой прострации, что мне даже не стыдно перед учителем. Просто молча слушаю, а потом весь день прокручиваю в голове тот самый диалог у школы…
Мне весь день не дает это покоя. Я даже не рассказываю Эльке о том, почему хожу такая задумчивая. С одной стороны: да что такого? Ну совпало, ничего ведь страшного… А с другой стороны, мне дико странно, потому что это не похоже на простое совпадение. Это как будто… предсказание?
Все очень странно!
И мама эту странность замечает сразу, как только появляюсь на пороге дома.
Мы садимся обедать, и когда она в седьмой – я считала – раз спрашивает, что со мной не так, рассказываю ей историю.
– …представляешь, точно так! Ну, ты же знаешь, что он давно мне нравится и никогда не обращал на меня внимания, а тут я просто нафантазировала, и в итоге все получилось так точно, как будто не просто рисунок рисовала, а заранее видела со стороны этот разговор. Странно очень, поэтому и задумчивая такая. Хотя глупо, наверное. Стоило просто посмеяться, да?
Но маме тоже не смешно, это совсем не сложно увидеть. Она даже откладывает ложку и прекращает есть суп, когда я рассказываю свою историю.
– Не знаю, Делька, стоило ли смеяться в этой ситуации, – говорит мама. Она единственная, кто называет меня таким вариантом имени, кстати.
– Мам? Ты странно сказала это… – меня немного пугает ее реакция. Что случилось-то? Почему, такое напускное спокойствие на лице?
– Когда ты только родилась и еще даже ходить не умела, у тебя умерла прабабушка. Ее звали… – она сглатывает и переводит дыхание, – ее звали Аделина. Мы не называли тебя в честь нее, просто так совпало, что я решила назвать дочь этим именем еще до того, как узнала, что бабушку твоего отца так зовут. Ну, мы подумали, что ничего страшного в этом нет, подумаешь, в мире столько одинаковых имен.
Она замолкает и смотрит в окно, а мне становится немного жутко. Правда, что происходит?
– Мам? Не молчи.
– Она была ведьмой, Дель, – выдает она как на духу, закрывая глаза. У меня застревает ком в горле. Я не верю в подобное, но сейчас это почему-то звучит устрашающе и почти реально. – О ней куча слухов ходило, я потом уже об этом узнала, конечно, она ведь бабушка твоего отца, а они не особо общались. В общем, она жила в деревне далеко от нас, и мы почти не виделись. Нам потом люди рассказывали, как она умирала, потому что мы сами попали уже сильно позже туда. Ты была малышка совсем, да и просто… В общем, потом люди рассказали, что она очень долго не могла уйти. А последнее, что сказала: «Я отдаю все силы своей правнучке», – и закрыла глаза.
– Это… – пытаюсь подобрать слова, но не нахожу, что сказать. Молчу около минуты, наверное, и мама молчит тоже, что меня пугает еще сильнее. В конце концов перевожу дух и собираюсь с мыслями. – Мам, я ее единственная правнучка?
– Да, – отвечает та, и я закрываю глаза.
– И ты веришь во все это? – задаю логичный вопрос. Просто я пока не очень понимаю, как мне на это реагировать и стоит ли уже бояться. У меня мурашки, кажется, по самому сердцу бегут от истории мамы, но я никогда в потусторонние силы, или как правильно это назвать, не верила. С чего вдруг тогда сейчас меня так будоражит эта тема?
– Я не знаю, Дель. О твоей прабабушке говорили очень много. Больше, чем ты можешь себе представить. Когда я узнала о ее последних словах, то напряглась и всю жизнь жила словно в ожидании, когда у тебя проявятся способности. Я остро реагировала на каждое малейшее проявление, но успокаивала себя тем, что это просто смешное или странное совпадение. Но тут… Не знаю. То, что ты рассказала, кажется уж слишком нереальным для простого совпадения. Но, возможно, я ошибаюсь. И буду только рада этому. В любом случае, тебе нужно было узнать эту историю.
Я вот не уверена, нужно ли было…
Весь вечер
