Что-то в этом погроме выглядело знакомым. Мими осознала, что уже видела нечто подобное: несколько лет назад в городской дом Форсов проникли воры и комната родителей была разгромлена именно таким образом — все вытряхнуто, перевернуто и перемешано. Мими вспомнила, как это было странно — увидеть шкатулку, в которой Тринити хранила драгоценности, посреди постели, сломанную и опустошенную, в беспорядочной груде одежды и старых семейных фотографий, вытряхнутых ворами из шкафа.
Здесь было то же самое: кто-то перебрал, а потом побросал все до единой вещи в комнате. Явно что-то искал.
Кингсли знаком велел Мими двигаться дальше, и они стали медленно пробираться по коридору. Они обнаружили две спальни. В обеих царил такой же разгром, как и во всем доме. Из кухни появились Сэм и Тэд.
— Есть что-нибудь? — Спросил Кингсли, по-прежнему держа оружие на изготовку.
— Пусто, кэп.
— А вот это недавнее, — произнес Кингсли, поднимая бумажный пакет с эмблемой «Макдоналдса». — Он еще теплый. Будьте начеку, — скомандовал он.
Мими продолжала осматриваться.
Тогда в Нью-Йорке воры унесли бриллианты Тринити стоимостью в четыре миллиона долларов. Но ограбление было еще не самым худшим. Мими помнила, как ее оскорбляло то, что в их доме хозяйничали чужаки. Один из них оставил на столе в столовой чашку с кофе, и на деревянной поверхности образовалось уродливое пятно.
Вопрос был не столько в утрате драгоценностей, хотя Мими огорчало, что теперь они не достанутся ей в наследство, — вопрос был в принципе: кто-то вторгся в твое пространство. Незваным и нежеланным. И использовал твой дом как место для развлечения. На изголовье кровати Мими обнаружились грязные отпечатки ног, на белом ковре — крошки, а на шелковом постельном покрывале — пятно от шоколада. (Во всяком случае, Мими надеялась, что это был шоколад.)
Полицейские приехали, сняли отпечатки пальцев и составили протокол. Далее, конечно же, ничего не последовало. Чарльз сказал, что большинство воров сбывают драгоценности на черном рынке, а там украшения разбирают и обезличенные камни для отмывки денег продают через сомнительных торговцев на Пятой авеню. К счастью, страховка покрыла большую часть причиненного вреда, и стоимости камней в том числе, так что финансовых потерь особых не было — лишь сентиментальные чувства и ноющее ощущение несправедливости.
После того вечера родителям Мими пришлось за выходные перекрасить всю квартиру. Слуги навели повсюду порядок. Как только поступили выплаты от страховой, Тринити поставила на уши «Гарри Уинстона» и несколько аукционов. Через несколько месяцев Мими позабыла об этом происшествии. Жизнь продолжалась.
Но при виде разгрома, учиненного Серебряной кровью, на нее снова нахлынули воспоминания о том кошмарном вечере. О том, каким мертвенно-бледным был Чарльз, как у Тринити на глаза наворачивались слезы и как Джек врезал кулаком по диванной подушке. Мими же хватило одного взгляда на надругательство, совершенное над их прекрасным домом, и она тут же заявила:
— Я пошла заказывать нам люкс в «Сент-Регисе».
Что они могли искать здесь? Домишко посреди джунглей. Что тут могло храниться такого, ну хоть мало-мальски ценного? И где Джордан? Если они привели ее сюда, почему они искали что-то еще? Мими присела и принялась внимательно разглядывать царящий вокруг беспорядок, пытаясь отыскать хоть какой-то смысл. Она сдвинула в сторону груду гнилого картона и обнаружила под ней странный узор на ковре.
Отпечатки ног. Маленьких ног.
Отпечатки вели в ванную. Или оттуда. Мими вошла в маленькую комнатушку. Здесь тоже все было перевернуто. Дешевые полиэтиленовые занавески для душа сорвали с колец, полотенца свалили грудой в ванну, зеркало над раковиной разбили вдребезги — на осколках виднелась кровь. Но еще здесь заметны были признаки борьбы, свидетельства драки... Мими сдвинула полотенца.
И кое-что обнаружила.
Под упавшей занавеской.
Мими ногой сдвинула смятый полиэтилен. Сердце ее забилось быстрее... Не может быть... Дрожащими руками девушка смахнула осколки зеркала и отбросила груду грязных полотенец.
В ванне лежал небольшой труп в грязной фланелевой пижаме. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет!!! Они все-таки опоздали. Мими чувствовала это. Они шли через туман — медленно, слишком медленно... Но девушка упорно не желала верить в это. Нет!!!
— Кингсли! — Закричала она.
Она не хотела переворачивать этот труп в одиночестве.
ШАЙЛЕР
Она привыкла к одиночеству. Она провела в одиночестве большую часть жизни. Ее бабушка не была сторонницей современной теории родительства с ее сверхопекой. Никто из домашних не приходил посмотреть те немногочисленные постановки школьного театра, в которых Шайлер участвовала, никто не подбадривал ее криками с края поля во время воскресного футбольного матча. Принципом Корделии было «плыви или тони». Утонуть от избытка опеки ее подопечный не рисковал. Со стороны детство Шайлер выглядело одиноким — ни родителей, ни братьев, ни сестер и, пока в ее жизни не появился Оливер, никаких друзей.
Но секрет заключался в том, что Шайлер не была одинока. У нее были ее рисование, ее искусство и ее книги. Ей нравилось быть одной. Наоборот — компания действовала на нее угнетающе. Шайлер совершенно не умела ни непринужденно болтать о пустяках, ни подражать банальным бытовым действиям, что привлекают людей друг к другу. Она всегда оставалась андерсоновской маленькой девочкой со спичками, дрожащей от холода. Но при том, что люди пугали ее, она никогда не боялась темноты.
Во всяком случае, до нынешнего момента. Тьма, окружающая Шайлер, была абсолютной — настолько непроглядной, что даже вампирское зрение оказалось бессильно. Девушка пряталась в туннеле до тех пор, пока крики и шум схватки не стихли, растворившись во тьме.
Надо ей было остаться там. И о чем она только думала? Почему оставила его одного? Сперва она бросила Оливера, а теперь Джека. Но у нее не было оружия. У нее ничего не было. Джек хотел, чтобы она бежала прочь, и потому она должна была бежать.
— Джек! Джек! — Позвала Шайлер. Ее голос эхом разнесся по туннелю. — Ты цел? Джек!
Ответа не было. Тишина сделалась еще более тревожащей. Было настолько тихо, что девушка различала шум дождя, идущего где-то над катакомбами, слышала журчание каждой струйки, просачивающейся сквозь трещины в стенах и стекающей на пол. Шайлер обхватила себя руками за плечи. Она не могла сообразить, что ей делать. У нее болели плечи, и было такое ощущение, будто мышцы оцепенели от холода. Так вот каково оно — бояться темноты. Бояться и быть одиноким в темноте.
