— Давай водку скорее.
Продавщица взвизгнула. В подсобку побежала. Ну, думаю, слава богу, водку мою сейчас принесет. Не тут-то было. Заваливают в магазин одновременно менты и «скорая помощь» и начинают делить, кому меня забирать. Я этим ослам говорю:
— Я следователь по особо важным делам Блок. Бывший следователь. Вернулся в свой родной долбаный город, чтобы вас, козлов, спасти. А здесь даже водку спокойно не купить. Понаставили дверей стеклянных.
Тут менты отступили, говорят врачам:
— Забирайте, это ваш клиент. Штопайте и прямиком в «Гестапо» сдавайте. Белая горячка налицо.
Убежать на своих медвежьих ногах я не мог. Так и оказался в первый раз в этом чудном санатории. Не зря его горожане прозвали «Гестапо». Во время войны здесь и вправду находился штаб гестапо. Очень уж приглянулось нацистам здание бывшей тюрьмы. И вышки пригодились. Коммунисты вышки сносить не стали, открыли в здании областную психбольницу. На вышках — часовые, по периметру — охранники с собаками. Наряду с психами сюда свозили всех недовольных советской властью, которые на Западе именовались диссидентами, а в СССР легко получали психиатрические диагнозы и бесплатное лечение. Благо недовольных совком в бывшей Пруссии и соседней Литве обитало предостаточно. Особенно зверствовал здесь в семидесятых одноглазый главврач Дубикайтис. О его методах лечения ледяной водой, электричеством и резиновыми дубинками знали диссиденты по всей стране. В демократической России диссидентов выписали, часовых с вышек убрали, но сами вышки на всякий случай оставили. И мрачные стены больницы, бывшей гестапо, бывшей тюрьмы — веселее не стали.
Лежал я в общей палате с диагнозом посталкогольная психастеническая психопатия. С соседями мне повезло. Милейшие люди. Особо я сошелся с двумя персонажами. Первого все звали Кот, потому что на настоящее имя он не отзывался. Кот не разговаривал, только мяукал, мурлыкал и урчал. Очень любил, когда ему чесали за ухом, и требовал, чтобы его гладили по животу, и было что погладить, потому что Кот был здоровенным пузатым мужиком сорока лет от роду, лысым, но с усами. Если Кота обижали, он шипел, выгибал толстую спину, очень больно царапался и мог нагадить обидчику в постель или чего-нибудь запросто откусить. Поэтому обидеть его мог только очень смелый новичок и только один раз. Поймали Кота в калининградском зоопарке, где он рыл подкоп к тигрице — мечтал, наверное, о достойном продолжении своего кошачьего рода. Второй мой новый друг, в отличие от Кота, говорил неприлично много. Про одного из известнейших представителей городского музыкального андерграунда — Пита Хардрока — я знал еще с волосатого детства. Кудлатый пятидесятилетний дядька, прославившийся в тусовке как ярый враг советской власти, провел больше десяти лет в разных психиатрических заведениях по всей стране. «Человек всего Советского Союза» — так он называл себя сам. Вряд ли кто-нибудь смог бы вспомнить хоть одну его песню, но зато все знали, что он режет себе битой бутылкой вены на концертах, плюется в ментов, бьется на сцене в падучей, а еще что у него полный рот железных зубов. Петр Сигизмундович Концевич, он же Пит Хардрок, оказался приятным собеседником, а когда узнал, что я старинный поклонник трэш-метала и что меня выгнали из органов за пьянку, уже не отходил от меня ни на шаг. Только потом, на второй моей ходке в дурдом, я узнал от циничного Сатанюги, что большую часть своих сроков в дурках Пит провел за эксгибиционизм. Любил этот монстр рока с железными зубами помастурбировать в общественном транспорте — например, в вагонах электрички на глазах изумленных огородников. Поймав его на стыдных диагнозах, советская трудовая медицина склонила Пита к сотрудничеству. И теперь он чувствовал себя в психиатрических лечебницах как рыба в воде, постукивая на разговорчивых друзей-музыкантов и диссидентов-психопатов. Психушки всегда с радостью принимали Пита в свои объятия, когда у него появлялась необходимость спрятаться от алиментов, долгов друзьям или пересидеть какое-нибудь разбирательство по хулиганству. А Пит, что называется, сотрудничал.
Но тогда я этого не знал и делился с Питом фактами своей нелегкой судьбы, а он в ответ рассказывал мне, что за последние годы было с городом. Так, я узнал от Пита, что правит городом наркомафия во главе с Бароном и Алхимиком, который недавно вернулся из Чехии. Что Барон с Алхимиком так сильны, что даже кулуарно решают, кто будет мэром Черняевска. Что менты бьются с ними, но вполсилы и в основном для виду. Что Пит клал и на тех и на тех. И много другого, не менее интересного. А потом ко мне пришли из управления городской милиции. Целый полковник по фамилии Швец. И сказал мне Швец, что я ему нужен, он готов меня забрать, реабилитировать и взять на оперативную работу. Тогда я не увязал появление Швеца с доверительными беседами с Питом, а сейчас понимаю, кому должен быть благодарен за рекомендацию. Швец сказал, что меня ему сам Бог послал. Он изучил мое толстое досье и пришел к выводу, что только я могу ему помочь в борьбе с Алхимиком и его подпольной нарколабораторией. Если его дружка Барона Швец худо-бедно контролирует, то на самого Алхимика у него ничего нет. Не подобраться к нему. Закрыт со всех сторон. Есть только одна возможность. Алхимик тщеславен и хочет воспитать учеников — передать, так сказать, свои эзотерические знания и колдовские умения. Одного уже взял. Полного ублюдка. Швец хочет внедрить меня как второго ученика, а я должен буду войти к нему в доверие, узнать все его слабые места и разведать расположение нарколаболатории. Так мы возьмем и обезвредим главу местной наркокаморры. Не слабо, подумал я, это тебе не наркотов на дозе ловить. Масштабно мыслит полкан. Не сдается родная провинция. Не то что сгнившие столицы.
— А почему я? — спросил я хитро, хотя уже знал ответ.
— Тебя здесь не было тринадцать лет. Город маленький, всех моих людей знают. Чужака из столицы враз расколют. А ты вроде как свой и точно не наш. То, что ты в Петербурге в наркоконтроле служил, — ничего страшного. Все знают, что он кукольный. К тому же тебя списали оттуда за пьянку. Любая проверка это подтвердит. Так что к тебе не подкопаешься — чист со всех сторон. А теперь еще весь город знает, как ты по «белке» дверь в магазине вынес и весь в кровище водки требовал. Такое не инсценируешь. Ну и наконец, ты же бывший металлист, волосатик. И Алхимик тоже старый фанат «Джудас Прист». Ну что, следак, согласен поиграть в серьезную игру?
Я согласился. И стал предателем. Думаю, пока достаточно, Аркаша. Есть я все-таки захотел. Зови своих горилл. Пусть ведут в палату. С тебя обед, шесть часов покоя и бумага с ручкой. Если будет время до допроса, напишу, как все дальше развернулось.
