У самого берега разруха ощущалась сильнее, но и там я разглядел хорошо сохранившееся кирпичное здание под белой крышей, похожее на небольшую фабрику. Занесенную песком гавань окружал волнорез, у которого сидело несколько рыбаков. По обвалившемуся фундаменту можно было догадаться, что на одном конце его когда-то стоял маяк. С годами ветер нанес в гавань песчаные холмы. На них я различил несколько ветхих хибарок, замшелые плоскодонки и разбросанные верши для омаров. Самым глубоководным местом здесь казалась та часть реки, где стояла фабрика. Затем река поворачивала на юг и впадала в океан сразу за волнорезом.
То тут, то там из песка выступали гниющие остатки верфи, а по мере продвижения на юг свалка отбросов все нарастала. Несмотря на прилив, далеко в море виднелась длинная темная линия, слегка приподнятая над водой. Глядя на нее, я почувствовал некую скрытую угрозу и понял, что это, по-видимому, и есть Риф Дьявола. Но по мере того как я всматривался в далекий риф, к первоначальному неприятному чувству присоединилось какое-то неясное влечение – меня словно манило туда, и эта вот тяга испугала меня, как ни странно, гораздо больше.
На дороге мы никого не встретили, но вблизи города я увидел несколько брошенных ферм, в той или иной степени тронутых обветшанием. Затем показались нежилые по виду дома: окна заткнуты тряпками, рядом, в захламленных двориках, обломки раковин и тухлая рыба. Пару раз нам повстречались люди, которые вяло копались у себя в неухоженных садах или собирали моллюсков на пропахшем рыбой пляже, а также ребятишки с обезьяньими мордашками, играющие на заросших сорняками ступеньках. Вид людей подействовал на меня даже более удручающе, чем состояние их жилищ: в лицах и пластике было что-то отталкивающее. Я пробовал было доискаться до причин отвращения, но безрезультатно. На мгновенье мне показалось, что их внешность вызывает в моей памяти виденные ранее и позабытые иллюстрации, которые я рассматривал в моменты тревоги или грусти, но вскоре я отмел это предположение.
Автобус спускался все ниже, и можно было уже уловить движение отдельных струй водопада, который сверху казался неподвижной светлой лентой. А покосившиеся, давно не крашенные дома теперь плотно выстраивались на нашем пути двумя рядами, что выглядело уже по-городскому. Поле обозрения все более сужалось: я видел только улицу, по которой мы ехали, и по отдельным признакам угадывал, где в прошлом проходила мощенная булыжником мостовая, а где – клинкерный тротуар. В домах явно никто не жил. Иногда между отдельными строениями зияла пустота, и только по остову печи и завалившемуся входу в погреб было ясно, что когда-то здесь стоял жилой дом. Над всей этой разрухой висел стойкий и мерзкий запах рыбы.
Скоро начали попадаться перекрестки и боковые улочки. Те, что вели налево, неизбежно упирались в замусоренный и нищий прибрежный район, те же, что шли вправо, сохраняли какое-то подобие былой респектабельности. На улицах по-прежнему было пустынно, но теперь стали появляться отдельные признаки обжитого жилья: занавески на окнах да кое-где обшарпанный автомобиль, припаркованный у обочины. Тротуары здесь уже не сливались с мостовыми, а деревянные и кирпичные дома, хотя и построенные где-то на заре девятнадцатого века, выглядели вполне прилично. При виде этого нетронутого островка прошлого я, будучи страстным поклонником старины, почти перестал замечать отвратительный запах и утратил чувство неведомой опасности.
Но до конца пути мне пришлось еще раз испытать довольно сильные и неприятные ощущения. Автобус выехал на площадь, откуда расходилось в разные стороны несколько улиц. В центре ее пробивалась сквозь грязь зелень жалкого газончика, по двум сторонам возвышались церкви, но мое внимание привлек дом с колоннами, расположенный на правой стороне площади. Краска на этом когда-то белом здании потемнела и облупилась, а надпись над входом настолько выцвела, что с трудом можно было разобрать слова: «Тайный союз Дагона». Видимо, этот дом и был прежде Масонским обществом, а ныне стал приютом приверженцев дикого первобытного культа. Пока я силился разобрать слова на фронтоне, начали бить часы. Я обернулся.
Звук шел из церкви, построенной значительно позже всех остальных зданий: бросались в глаза низкий купол (грубое подражание английской готике), непропорционально высокое основание и ложные окна. Хотя самих часов я не увидел, но и так догадался, что пробило одиннадцать. И вдруг сердце мне неожиданно сжал такой необузданный и необъяснимый страх, что вмиг улетучились все мысли, в том числе и о времени. Дверь церкви распахнулась, обнажив зияющую черную пустоту. А потом я увидел, как кто-то движется в этом черном прямоугольнике, и это видение мгновенно породило в моем сознании ощущение кошмара, тем более мучительного, что для него не было никаких оснований.
По церкви ходил человек – первый, если не считать водителя, увиденный мною в центральной части города, и будь я в нормальном состоянии, то вряд ли испугался бы. Мне тут же стало ясно, что это, конечно, пастор. «Союз Дагона» изменил церковный ритуал в городе, а вместе с ним и облачения священников. Возможно, неосознанный мой ужас был вызван высокой тиарой на голове пастора – точной копией той, что вчера вечером показывала мне мисс Тилтон. Должно быть, именно это сходство роковым образом подействовало на мое воображение и наделило зловещими чертами неразличимое в темноте лицо и неясную фигуру. Поразмыслив, я пришел к выводу, что другой причины внезапного и острого пробуждения моей псевдопамяти о Зле просто не могло существовать. Таинственный культ вызвал к жизни появление своеобразных головных уборов. Ну и что? Первая тиара, возможно, попала к жителям города случайно – скажем, из клада.
Теперь на нашем пути изредка попадались уродливые молодые люди – поодиночке или молчаливыми группами по два-три человека. Кое-где на нижних этажах осыпающихся домов мелькали закопченные вывески магазинов, а пару раз мы встретили грузовик. Шум водопада все приближался. Наконец я разглядел впереди высокий берег реки, через нее пролегал широкий мост с железными поручнями, откуда открывался прекрасный вид. Пока мы, дребезжа, переезжали через мост, я успел обозреть окрестности и заметил на крутом, утопающем в зелени берегу и на самом склоне несколько фабричных зданий. Внизу бушевал могучий поток. Со скалы низвергались две мощные струи и, объединяясь, падали дальше, на следующую ступень. Стоял оглушительный гул. Миновав реку, мы вскоре въехали на полукруглую площадь и подкатили к высокому дому с куполообразной крышей. На выцветших желтоватых стенах я увидел вывеску с наполовину стертыми буквами, гласившую, что предо мной гостиница «Джилмен-Хаус».
Мне не терпелось покинуть автобус, и я поспешил побыстрее внести свой чемодан в обшарпанный гостиничный холл. Там никого не было, кроме пожилого мужчины, и хотя он отличался обликом от типичного иннсмутца, я все же не рискнул задать ему те вопросы, которые вертелись у меня на языке. Слишком уж мрачные слухи ходили об этой гостинице. Сдав багаж на хранение, я снова вышел на площадь, которую автобус уже успел покинуть, и внимательно огляделся.
С одной стороны площадь ограничивалась набережной, от которой полукругом расходились дома с остроконечными крышами, построенные в начале девятнадцатого века. Их разделяли улочки, идущие на юг, юго-восток и юго-запад. Уличных фонарей почти не было, да и в немногих уцелевших, как я заметил, лампы были разбиты. И хотя ожидалось полнолуние, я порадовался про себя, что уеду отсюда до наступления темноты. Дома на площади были в хорошем состоянии, в некоторых из них размещались магазины – я насчитал около дюжины. Среди них выделялась бакалея из сети Национальной торговли, с ней соседствовали аптека и рыбный магазинчик, неподалеку приютился унылого вида ресторан, а ближе к реке, у восточной границы площади, находилась контора единственного городского предприятия, а именно – фабрики Марша. Неподалеку слонялось около десятка человек; четыре-пять легковых и грузовых машин застыли в разных частях площади. Так выглядел центр Иннсмута. Далеко на востоке виднелась размытая синева гавани, эту синь прорезали шпили трех некогда прекрасных соборов конца девятнадцатого – начала двадцатого века. На противоположном берегу реки можно было различить здание под белой крышей, которое я принял за фабрику Марша.
