Нужные мне справки я решил навести в бакалее – по моим представлениям, продавцы там не могли быть из местных жителей. Войдя в магазин, я увидел за прилавком юношу лет семнадцати и, разговорившись с ним, с радостью убедился, что он смышлен, контактен и счастлив возможностью с кем-нибудь перемолвиться словом. Вскоре выяснилось, что город ему отвратителен, особенно его угрюмые обитатели и невыносимый запах тухлой рыбы. Встреча с посторонним человеком развязала ему язык. Он был родом из Аркхема, здесь же жил и столовался у уроженцев Ипсвича и, как только представлялась возможность, наезжал домой. Родителям не нравилось, что сын служит в Иннсмуте, но сюда его направила компания Национальной торговли, а он, дорожа службой, не посмел отказаться.
По его словам, в Иннсмуте нет ни библиотеки, ни торговой палаты, но кое-что посмотреть все-таки стоит. Улица, по которой я приехал, именуется Федеральной. К западу от нее пролегают Броуд-стрит, улицы Вашингтона, Лафайета и Адамса – лучшие кварталы, где стоят дома бывших хозяев города. К востоку идут улицы, где обитает беднота, эти трущобы тянутся к побережью. А замеченные мною старые, давно заброшенные соборы высятся на Мейн-стрит. Однако ходить по тем местам следует с превеликой осторожностью, особенно к северу от реки – люди там отличаются враждебностью и подозрительностью. Кое-кто из любопытных даже сгинул в той стороне.
По словам паренька, некоторые места в городе слывут запретной зоной для приезжих. Он, в частности, не советовал мне слоняться в районе фабрики Марша, здания с колоннами на Нью-Черч-Грин-стрит, где располагается «Тайный союз Дагона», а также неподалеку от действующих церквей. Службы в этих храмах отличаются крайним своеобразием, даже по части церковных облачений, недаром благочестивые святые отцы не признают нового учения, почитая его за ересь. Да так оно и есть, ибо в таинственных верованиях иннсмутцев содержатся намеки на некоторые удивительные превращения, в результате которых бессмертие якобы может быть достигнуто при жизни.
Относительно молодежи юноша сказал, что она просто не знает куда себя деть. Молодые люди так же сторонятся чужих, как и старшие, и живут, похоже, как звери в норах, лишь изредка появляясь на улицах. Трудно представить себе, что они делают в свободное от рыбной ловли время. Впрочем, если судить по изрядному количеству незаконно приобретаемого алкоголя, который они регулярно потребляют, возможно, в дневные часы они отходят от тяжелого похмелья. Этих угрюмых молодцов объединяет своеобразное чувство товарищества: кажется, они единодушно презирают этот мир, словно знают другой, несравненно лучший. Выглядят они преотвратительно, особенно безобразны выпуклые, никогда не мигающие глаза, которые никто не видел закрытыми, да и голос у них звучит мерзко. Так и хочется заткнуть уши, когда они распевают вечерами в церквах, особенно в дни праздников или религиозных бдений, которые устраиваются дважды в год: 30 апреля и 31 октября.
Иннсмутцы очень любят воду и много плавают в реке и в заливе. Особой популярностью пользуются соревнования по плаванию к Рифу Дьявола. Останови на улице любого и предложи участвовать в таком заплыве – можешь не сомневаться, что тот согласится и с честью выдержит нелегкое испытание. Впрочем, ничего удивительного, ведь на улице встречается в основном молодежь, ну а те, что постарше, выглядят так, словно они больны. Исключения бывают только среди тех, кого нельзя назвать типичными иннсмутцами, вроде клерка в гостинице. Никто не знает, какие биологические изменения сопутствуют старению местных жителей и не являются ли типичные для иннсмутца черты внешности признаками неизвестной и незаметно подкрадывающейся болезни, которая с годами набирает силу.
С приходом зрелости эта неведомая науке болезнь вызывает в их организме значительные изменения, затрагивающие даже костные ткани – форма черепа, и та становится иной. Впрочем, обо всех признаках болезни, как справедливо заметил юноша, судить трудно: местные жители не вступают ни в какие отношения с приезжими, даже если те годами живут в Иннсмуте.
Юноша не сомневался, что самых безобразных городские власти где-то прячут. Время от времени люди слышат какие-то странные звуки. По общему мнению, ветхие хибары в северной части реки соединены между собой подземными туннелями, возможно, там-то и скрываются эти уроды. На мой вопрос, есть ли в местных жителях примесь чужой крови, юноша ничего не смог ответить. Точно известно лишь одно: когда в город наезжают государственные служащие и другие посланцы из внешнего мира, иннсмутцы делают все, чтобы скрыть от них отталкивающие стороны своей жизни.
Самое бесполезное занятие, сказал юноша, задавать местным жителям вопросы. На них отвечает только один человек – не похожий на прочих иннсмутцев старик, живущий в северной части города, в богадельне, он весь день шатается по улицам, чаще всего в районе пожарного депо. Этого седовласого старика девяноста шести лет от роду зовут Зедок Аллен. Он немного не в себе и давно носит титул городского пьянчужки. Странный, диковатого вида старик все время оглядывается, словно чего-то боясь, и на трезвую голову никогда не вступает в разговор с посторонними. Однако ему бывает невмоготу отказаться от рюмочки-другой спиртного, после чего язык у него тут же развязывается, и тогда можно услышать диковинные вещи.
Но и от старика правды не узнаешь: все его истории – порождение больной фантазии, безумный бред, полный неясных намеков на немыслимые ужасы и чудеса. Никто не верит ему, но горожанам все же не нравится, когда он пьет и болтает с приезжими. Открыто приставать к нему с вопросами небезопасно. Но, очевидно, именно его рассказы породили фантастические легенды о здешних несуразностях.
Кое-кто из приезжих, живших здесь по роду службы некоторое время, рассказывал о каких-то будто бы виденных ими кошмарах. Впрочем, имея все время перед глазами уродливых горожан и слушая рассказы старого Зедока, немудрено спятить. Теперь гости города никогда не выходят поздно вечером из дома – считается, что это тоже опасно. Да и улицы почти не освещаются.
Говоря о занятиях местного населения, юноша упомянул, что рыба у здешних берегов просто кишмя кишит, но этим не умеют пользоваться. Цены на улов падают, а конкуренция растет. Так что самым надежным делом в городе является работа на золотообрабатывающей фабрике, контора которой находится рядом, на площади, в нескольких шагах отсюда. Старика Марша никто давно не видел, но иногда он проезжает мимо, к себе на фабрику, в машине с зашторенными окнами.
О внешности Марша ходят разные слухи. Когда-то он был большим щеголем; говорят, что и теперь по-прежнему носит элегантные костюмы с узкими брюками, которые с трудом подгоняют по его обезображенной фигуре. Еще недавно его сыновья принимали клиентов в конторе, но теперь их что-то тоже не видно. По последним сведениям, делами занялось младшее поколение. Сыновья же и дочери Марша стали как-то странно выглядеть, особенно те, что постарше. По слухам, их здоровье сильно пошатнулось.
Одна из дочерей Марша, уродливая, похожая на жабу женщина, носит причудливые драгоценности, выполненные, как я понял, в той же экзотической манере, что и тиара. Юноша видел тиару несколько раз и слышал, что ее нашли в каком-то кладе – то ли пиратов, то ли самого нечистого. Местные священники или пасторы – кто знает, как их величают, – тоже носят такой убор с таинственным орнаментом. Да только посмотреть на это убранство редко удается. Похожие драгоценности, по слухам, водятся еще кое у кого в Иннсмуте, но сам юноша их не видел.
Марши и еще три семьи местной знати – Уайты, Джилмены и Элиоты – держатся особняком. Живут они в просторных домах на Вашингтон-стрит и, как поговаривают, укрывают там тех своих родственников, чей облик стал непереносим для окружающих. К слову сказать, город почитает этих родственников покойными.
Юноша предупредил меня, что на многих улицах отсутствуют таблички с названиями, и по собственной инициативе начертил примитивный, но вполне пригодный для использования план центральной части города. Едва взглянув на план, я понял, что он будет для меня большой подмогой, и, горячо поблагодарив своего наставника, сунул листок в карман. Отнесясь с опаской к грязному заведению, именуемому здесь рестораном, я тут же, в магазине, купил себе на ланч сырных крекеров и имбирных вафель. Пожалуй, надо будет обойти все главные улицы города, побеседовать с теми прохожими, у которых нет типично иннсмутского облика, а в восемь вечера сесть на автобус, отправляющийся в Аркхем. Я уже понял, что Иннсмут представляет собой законченный пример глубокого социального вырождения, но, не будучи социологом, положил для себя ограничиться осмотром архитектурных достопримечательностей.
