Тогда он был просто самоуверенным мальчишкой. А теперь стал… чудовищем.
Он убил бы ее, если б знал, кто она такая. И тогда бы все кончилось.
Прошло несколько часов, а Дайша все продолжала стоять возле дерева, борясь с искушением войти внутрь дома, где ее ждала бездна. Голодная бездна.
Дайша тоже была голодна. А ей нельзя долго голодать, иначе она распадется на куски. Ей нужна пища. Слова и питье. Все это она без конца хотела с тех самых пор, как проснулась. Ей это требовалось, как воздух при той жизни, поскольку теперь она прекрасно обходилась и без воздуха. Найти кровь и плоть не составляло труда. Сложнее дело обстояло с историями. Дайше обязательно требовались еще и истории. Но чтобы их услышать, нужно общаться с людьми и говорить с ними, а это у нее плохо получалось даже при жизни.
Неподалеку появилась женщина. Она двигалась очень уверенно, точно зная, куда ей надо идти и что делать. Женщина была несколько старше Дайши, но моложе, чем новая Хранительница.
Дайша пошла за ней. Та останавливалась возле столбов и прикрепляла к ним листы бумаги с объявлением: ловко щелкала небольшой машинкой, и лист замирал на столбе. Из наушников ее плеера долетали отдельные басовые звуки, но различить мелодию Дайше не удавалось.
Понаблюдав за женщиной, Дайша подошла к ней и сказала:
— Кажется, я заблудилась.
Женщина вскрикнула и выдернула один наушник.
Насторожившись, Дайша отступила.
— Прости, я даже не слышала, как ты подошла, — сказала ей женщина и почему-то покраснела. — Нельзя слушать музыку на такой громкости.
— Почему?
Женщина выключила плеер, переложила стопку листов в другую руку и повернулась к Дайше.
— Потому что в городе появилось опасное дикое животное. Я не услышала, как ты подошла. А если бы это было оно?
— Я не слышала ни про какое животное, — сказала Дайша.
— Я работаю в городском совете. Мы стараемся предупредить жителей, чтобы они были осторожнее. Чтобы не позволяли детям гулять одним. Я могла бы сделать это и позже, но на вечер у меня другие планы… Прости, тебе, наверное, неинтересно все это слушать.
Женщина засмеялась.
— В последнее время совсем сбилась с ног. Нервы — ни к черту.
— Давай, я тебе помогу, — предложила Дайша и протянула руку. — Если в городе разгуливает опасное животное, я боюсь ходить одна.
— Спасибо. — Женщина подала ей часть листков. — Меня зовут Бонни-Джин.
Свое имя Дайша не сказала. Она пошла к ближайшему фонарному столбу.
— Подожди, — догнала ее Бонни-Джин. — Возьми степлер, иначе листовка не будет держаться. Хорошо, что я взяла еще один.
Они шли вместе. Развесив объявления на улице, Бонни-Джин решила, что не помешает добавить несколько штук в городском парке.
— Отлично, — сказала довольная мисс Блю. — Как здорово работать вместе. Если мы поторопимся… А у меня сегодня свидание.
В словах Бонни-Джин Дайша услышала разрешение. «Она — как Мэйлин. Она хочет мне помочь».
— Спасибо, — прошептала Дайша прежде, чем принять помощь Бонни-Джин.
А потом Дайша шла одна по тихим, пустым улицам и жалела, что Мэйлин больше нет в живых. «Она бы рассказывала мне истории. А Бонни-Джин так ничего мне и не рассказала». Та затихла почти сразу же, пока Дайша ела. Странная женщина. Вместо слов она всхлипывала и хныкала, а потом замолчала. Насовсем.
Ребекка сидела за письменным столом Мэйлин. Сбоку от старинного пресс-папье лежали какие-то бумаги. Ребекка пока не собиралась их разбирать. Даже странная приписка «забрать апельсины», сделанная рукой Мэйлин на верхнем листе, не вызывала у нее любопытства. Ребекка рассеянно водила пальцами по поверхности стола. Она помнила, как отчим несколько раз предлагал бабушке отреставрировать стол, однако Мэйлин наотрез отказывалась. Она говорила, что все эти царапины и щербинки делают его именно ее столом, а не безликим предметом мебели. «Это истории, оставленные годами», — говорила бабушка. Комната, служившая Мэйлин кабинетом и спальней, хранила их превеликое множество. Все кружевные салфетки и накидки были сделаны еще ее прапрабабушкой. Не менее впечатляющей была и старинная кровать Мэйлин со столбиками, на которых крепился деревянный полог. Левый передний столбик имел небольшую вмятину: когда-то малыш Джимми кинул в него игрушечной машиной.
Семья.
Иногда Ребекке казалось странным, что она так много знает о генеалогическом древе отчима и практически ничего не знает о своем родном отце. Но Джимми был частью ее жизни, а биологический отец — всего лишь именем, проставленным в свидетельстве о рождении. Джимми — единственный отец, который на несколько лет появился в ее жизни. Однако самым близким членом семьи была Мэйлин. Нельзя сказать, чтобы между Ребеккой и матерью существовала отчужденность. Они неплохо ладили, когда жили вместе. Да и потом их встречи были искренними и теплыми, но… не такими, как с Мэйлин. Ребекка никогда особо не задумывалась о характере этой близости, принимая ее как данность.
И вот Мэйлин не стало. Связь оборвалась.
Ребекка провела рукой по темному дереву столешницы. Часть историй, живших в этой комнате, она знала от Мэйлин. Теперь ей хотелось услышать остальные. Она бы дорого дала, чтобы вместе с историями услышать и голос Мэйлин.
Увы, вместо голоса бабушки ей пришлось несколько часов подряд выслушивать гостей, пришедших на поминальный обед. Все они говорили, какая это потеря для Клейсвилла и как им всем будет не хватать Мэйлин. Они не лукавили. Когда гости рассказывали Ребекке, какой удивительной женщиной была ее бабушка, она вежливо улыбалась: «А то я без вас этого не знаю!» Сложнее всего Ребекке пришлось, когда ее окружила кучка женщин, и те начали говорить, как ей сейчас тяжело и как они понимают ее состояние. Вот здесь она едва не сорвалась. Откуда им знать про ее состояние?
Когда Ребекка исчерпала все запасы терпения, она без обиняков заявила нескольким засидевшимся гостям, что очень устала и хочет побыть одна. Наверное, это противоречило правилам местной вежливости; ведь люди пришли отдать последний долг Мэйлин. А при жизни Мэйлин эти милые, заботливые люди сохраняли невидимую, но вполне ощутимую дистанцию. При встрече они вежливо здоровались и перебрасывались с бабушкой несколькими ничего не значащими фразами, но никто из них не заходил к ней просто так, по-соседски, на чай с пирогом. И к себе никто не звал. Ребекка не понимала причин, почему вокруг Мэйлин и ее семьи существует такая «полоса отчуждения».
От самой Мэйлин Ребекка не слышала ни одной жалобы или упрека в адрес жителей Клейсвилла. Более того, бабушка даже защищала эту дистанцированность ото всех.
