В общем, так и не уснул до утра. Несколько раз ложился и, поворочавшись в бесплодных попытках отключиться, снова вставал.
Кое-как дождался рассвета, злой и мрачный. Но оставалась надежда выспаться в машине, в тот день нам снова предстоял почти тысячекилометровый путь по дорогам Урала от Нягани до Екатеринбурга. И снова обломался. Маршрут мы преодолели в расчетный срок, без ненужных приключений, и к вечеру въехали в Ебург. Вот только поспать в дороге не удалось от слова «совсем». Едва закрывал глаза — снова перед мысленным взором вставала безумная свистопляска людей и событий, персонажей и сюжетных поворотов.
Подозреваю, что в тот вечер я напоминал со стороны труп — плохо, не до конца воскрешенный начинающим некромантом. Кое-как вселился в номер отеля, кое-как поплелся на ужин в ближайший ресторанчик с балканской кухней. Уныло сидел там, ковыряя вилкой в салате по-сербски. Все на автопилоте, с нестерпимым желанием отключиться, и с пониманием: не получится.
Не знаю, в какой мере в происходившем было виновато воздействие Холатчахля, а в какой — особенности моей психики. Но результат наложения одного на другое был налицо.
На Данила перевал воздействовал так, на меня этак, и лишь Юра никаких изменений в физическом и ментальном состоянии не отметил. Разрядившийся планшет — вот и весь его убыток от происков Холатчахля.
Раньше из такого «турборежима», сопровождаемого тотальной бессонницей, я выходил медикаментозными способами. Таблетки под названием феназепам замечательно помогают утихомирить взбудораженный мозг. Но продают это лекарство строго по рецепту, выписать его у врача и прихватить с собой упаковку я не догадался (кто ж ждал такого), а затевать в чужом городе квест по незаконной покупке «колес» казалось заведомой авантюрой, тем более в моем тогдашнем состоянии.
Попробовал универсальное русское лекарство под названием водка «Белуга». Не помогло. Организм плевать хотел на снотворное действие этилового спирта, а слишком увеличивать дозу я не рискнул.
Еще одна ночь без сна окончательно привела в зомбообразное состояние. А с Юрой и Данилом я распрощался еще вечером, поскольку рейс на Питер вылетал ранним утром. И уж теперь-то я проспать не боялся… Боялся другого: что и в самолете не усну, и дома, что окончательно меня доконает проклятый Холатчахль. Вот недаром же высшие силы предупреждали меня в Ивделе: не езжай туда, добром не кончится. Какие только дурные мысли не приходят в голову, изнуренную бессонницей.
Вышел из отеля к вызванному такси, и оказалось, что мы притащили зиму за собой с Мертвой горы: на Екатеринбург сыпался первый снег, изо рта вырывался пар. Позже узнал, что на весь Урал обрушился в ту ночь холодный атмосферный фронт — и в Челябинске, и в других местах наблюдалась под утро та же картина. «Бабье лето» закончилось, словно терпеливо дожидалось, когда же мы завершим путешествие.
В здании аэровокзала обнаружился неожиданный побочный эффект от бессонницы, длившейся третьи сутки. Резко, скачком, упало зрение (дома проверил его по таблице, применяемой окулистами, и выяснил, что стал хуже видеть примерно на тридцать процентов). Понял это, когда пытался прочитать строчки на табло с расписанием вылетающих рейсов, и встревожился не на шутку… Всевозможные психические дисфункции еще ладно, но вот такой конкретный удар по физиологии от щедрот Холатчахля… это уже перебор.
Универсальное лекарство, приобретенное в буфете аэровокзала, привело лишь к напрасной растрате денег и ресурсов печени: три бесконечных часа в кресле авиалайнера я провел, бодрствуя, и сполна вкусил все прелести аэрофобии.
Но всё на свете рано или поздно заканчивается: посадка, Питер, и вот я уже бреду к дому даже не на автопилоте, а на последних крохотных его ошметках. Состояние — хоть скорую вызывай, но я все же зарулил в магазин, решив предпринять последнюю попытку выпасть из убийственной реальности без помощи медицины.
И случилось чудо! Родные стены помогли! Или родной диван благотворно воздействовал на блудного владельца, не знаю, но факт налицо: сто грамм водки, две банки пива — и Виктор Палыч с облегчением провалился в благодатное черное ничто…
Холатчахль отпустил не сразу. Сон нормализовался за пару дней (а до того период бессонницы сменился патологической сонливостью), зрение приходило в норму больше недели, но полностью восстановилось до прежнего состояния. Я к тому времени уже вернулся в деревню, где провожу теплое время года, — и где, едва оклемавшись от Холатчахля, незамедлительно вляпался в новое приключение, связанное на сей раз не с горами, а с рекой Лугой и с путешествием по ней на моторной лодке…
Но это уже совсем другая история.
Глава 16. Об оврагах, случаях из жизни и нищете Коли Тибо
Давным-давно, зимой 1986/87 годов, я приехал в славный город Усинск. Кажется, в феврале, или в самом конце января, точно не помню. Да и не важно, главное, что северная зима была в самом разгаре.
Илл. 42. Усинск, вторая половина 80-х. Я тогда был парнем хоть куда.
Причины моего приезда тоже совершенно не важны, потому что к дятловской истории имеет косвенное отношение лишь один небольшой эпизод той поездки.
Вот какой: добирались мы со знакомой местной девушкой Наташей с ее работы к ней домой. Надо отметить, что работала она в организации, дислоцировавшейся на дальних выселках. А жила в пригороде Усинска под названием Пионерный, и в результате путь наш пролегал вне городской черты. Большую часть дороги проехали на автобусе-развозке, вышли, двинулись напрямик по торной, хорошо натоптанной тропе, пройти надо было меньше километра.
Стоит заметить, что в Усинске я до того бывал, причем летом, и по тропе той ходил многократно. Очень хорошо представлял, по каким местам она пролегает. Особенности рельефа помнил.
Шли, шли, и вдруг я остановился и недоуменно завертел головой.
— Ты чего? — спросила Наташа.
— Э-э… а мы точно к тебе идем? Тут ведь овраг вроде был, с ручейком каким-то, мостик деревянный…
Наташа рассмеялась и объяснила: овраг никуда не делся. Мы, собственно, над ним сейчас и находимся. И мостик — примитивный настил, сколоченный из нескольких досок и перил не имеющий, — тоже где-то под нами.
Вот это да… Овраг глубиной метра четыре, если не все пять, попросту исчез под снегом. Тропа в том месте, где мы стояли, совсем чуть-чуть понижалась, да бортики снега по ее краям стали повыше, — вот и всё, что напоминало о ложбине со склонами приличной крутизны. Я представил, какая толща снега находится под нами, стало слегка неуютно, и мы пошагали дальше. Позже Наташа объяснила, что в начале зимы, пока наметенный снег не слежался, не уплотнился, сходить с тропы тут опасно. А сейчас не страшно, глубоко не провалишься, под слоем недавно выпавшего пушистого снега — твердый наст.
За давностью лет этот эпизод позабылся, и всплыл в памяти много лет спустя, в ходе изучения некоторых дятловедческих теорий.
* * *
Овраг неподалеку от кедра — последний рубеж обороны тех дятловедов, что отстаивают теории о гибели группы «Хибина» от естественных причин, без вмешательства враждебной воли.
Когда «естественников» припирают к стенке неопровержимыми аргументами и доказывают им, что смертельные травмы Золотарева, Дубининой и Тибо-Бриньоля никак не могли быть получены ни в палатке, ни на курумниках, ни даже у кедра в ходе заготовки дров для костра, — те из дятловедов упомянутого направления, кто способен внимать чужим доводам, поневоле обращаются мыслями к оврагу. Иначе никак. Нет поблизости других объектов, способных стать причинами столь тяжелых травм.
В ходу два варианта убийственного воздействия оврага на последнюю четверку дятловцев.
1. Тибо-Бриньоль, Золотарев и Дубинина получили свои травмы, свалившись в овраг и разбившись о камни, усеивающие его дно. Колеватов, единственный из последней четверки, травм не получил, но перетащить пострадавших на настил не сумел, — однако помогал своим друзьям, как мог, утеплял их срезанной с мертвецов одеждой, и все равно закончилось тем, что они умерли, и сам Александр замерз рядом с ними.
