рождения, то тут узнала, что душа может переродиться в тело уже живущего ребенка.
Сколько мне там было, когда прабабушки не стало? Пару месяцев, кажется.
Круто…
Научного подтверждения, конечно, не существует, но все происходящее в моей жизни, если честно, его и не требует. Мало того, что мои рисунки, даже самые странные, сбываются, так еще и на прабабушку я похожа как две капли воды. Про ее последние слова вообще молчу.
Не понимаю свои чувства, перечитываю еще миллион статей, но в целом не нахожу ничего нового. Под утро заставляю себя поспать, чтобы весь следующий день сидеть у холста и рисовать тот самый дом, который вызвал во мне миллион противоречивых эмоций.
Мне кажется, это самый сложный понедельник за все мои семнадцать лет. Спится мне в последнее время крайне плохо, в голову лезут всякие мысли, которые никак не могу разложить по полочкам или просто принять как данность.
С Элькой договариваемся встретиться у школы, она что-то щебечет мне о том, что Егор снова будет ждать меня там утром, но, честно сказать, этого мне хочется меньше всего.
Нарочно не рисую ничего, что могло бы быть с ним связано, хотя, судя по всему, нарисуй я, как мы женимся, утром бы обязательно случилась свадьба. Несмотря на то, что мне семнадцать и мы вообще-то школьники. После кошачьих ушей и колпака я не то чтобы очень удивилась бы.
Просто старые мысли о том, что все его внимание – это банально какое-то колдовство, ну или как его там, меня не покидают. А я так не хочу. Хочу, чтобы все взаимно было и чтобы я вообще никак не могла влиять на это все.
Но Егор и правда стоит у школы этим утром, а Элька пихает меня в бок, загадочно улыбаясь, но я ее веселья все-таки не разделяю. Да и ждет он, как оказывается, не меня, а своих друзей, хотя со мной не забывает поздороваться и мило улыбнуться. И от этой улыбки я все-таки немного, но таю. Мои чувства не могли пройти так быстро.
– Блин, я тебя не понимаю, – ворчит подруга. – Он тебе всегда так нравился, а тут, когда есть все шансы пообщаться поближе, ты сливаешься.
– Я не сливаюсь, – закатываю глаза, входя в класс и бросая свою сумку на парту. – Просто мне кажется, что я всю эту симпатию придумала.
– Сходи ко врачу, Дель, у тебя явно жар. Ну или крыша поехала.
О, вот насчет второго я согласна на все триста процентов.
Элька садится со мной на заднюю парту и весь первый урок даже не пытается заговорить, хотя сегодня тот самый учитель, который говорит «поработайте сами, у меня куча дел» и уходит, оставляя нас одних.
А я рисую. Чей-то портрет, мужской, в жизни его никогда не видела, просто образ, пришедший в голову. Набросок получается неплохим, и я добавляю чуть больше деталей: решаю сделать парню красивые длинные ресницы, веснушки и кудрявые волосы, представляя себе, что они светлые, несмотря на то что портрет черно-белый.
– Красиво, – шепчет Элька, заглянув в мой скетчбук, и я не могу с ней не согласиться. И правда красиво.
– Дети! – внезапно в классе появляется наша классная руководительница. Мы сразу все выравниваемся, как по струнке: уважаем ее. – Сегодня в наш класс пришел новенький мальчик, ему пришлось переехать и сменить школу за пару месяцев до экзаменов и выпускного, поэтому, пожалуйста, помогите ему адаптироваться быстро и подружиться со всеми. Знакомьтесь, это Кирилл, ваш новый одноклассник.
Парень входит в класс, чуть смущаясь и нервно поправляя лямку рюкзака на плече.
У него светлые кудрявые волосы, веснушки и длинные кукольные ресницы.
– Дель, а ты что, видела его где-то, да? – спрашивает Элька завороженно, переводя взгляд с портрета в моем скетчбуке на новенького, Кирилла.
– Ага. На днях у кабинета директора, вот и запомнилось.
Вру ей, конечно. Потому что нигде его не видела. А портрет похож настолько, что у меня по всем внутренностям пробегает зловещая дрожь.
– А я уж подумала, что ты, ведьма, появление новенького предсказала, – хихикает Элька, и я выдавливаю из себя улыбку, чтобы поддержать ее веселье, от которого мне совершенно не весело.
Мне все-таки нужно поговорить с мамой.
С дрожащими коленями и пальцами дожидаюсь маму с работы, чтобы расспросить у нее все-все-все и таки рассказать все о доме.
Я могла бы скрывать, конечно, но какой в этом смысл, если мама – единственный человек, который мне может помочь?
Перехожу к разговору, как только она переодевается и заходит на кухню ужинать. Папа сегодня в ночную смену, поэтому мы с ней только вдвоем, и почему-то от этого мне немного легче.
– Мам, я все-таки была в том доме прабабушки Аделины… Прости, что не сказала правду сразу. Просто…
– Что случилось, что ты решилась рассказать сейчас? – спрашивает та, накрывая своей рукой мою ладонь.
Я выдаю ей все как на духу. О рисунках с Егором, о поездке в дом, о странной соседке-старушке, об автопортрете и безумном сходстве, о доме и о том, что нарисовала какого-то парня из головы, а он оказался вполне реальным новеньким одноклассником.
Мама слушает внимательно, стараясь не выражать эмоций, но я улавливаю некоторые, от которых мне снова становится не по себе.
– У меня есть немного фото. Идем, – говорит она в конце моего рассказа. – Мама твоего отца в свое время очень многое мне рассказывала об их семье. Тему бабушки Аделины затрагивали мало, но кое-что я все-таки знаю. Она была художницей помимо всего, – рассказывает мама, доставая из шкафа старинный альбом, – и люди к ней ходили толпами. Ее никто не боялся, как привычно думать о ведьмах. Она помогала всем, хотя и слухи разные ходили, конечно. Вот, здесь немного фото и пара рисунков. Смотри…
С этими словами мама достает фото моей прабабушки Аделины, стоящей у своего красивого дома. В красивом летнем платье и с повязанным на голову платком. И рисунок, что она рисовала, был действительно точен, как фото. Потому что здесь я вновь словно смотрю в свои глаза.
– Ты же раньше видела эти фото, да? – спрашиваю у мамы какую-то чушь, просто потому что не могу подобрать слов.
– Если ты о том, знала ли я, что вы так сильно похожи, – знала, конечно. Не хотела пугать тебя раньше времени, все еще надеясь, что никакой дар не проявится.
– Ты бы не хотела, чтобы он был?
– Я не знаю, – она жмет плечами и достает другое фото, – просто боюсь, что это может тебе навредить.
Отмалчиваюсь и смотрю еще несколько фотографий, не уставая поражаться сходству. А потом в руках мамы оказывается фото мужчины, и я замираю с открытым ртом и бешено стучащим сердцем.
– А это?.. – спрашиваю, так и не сформулировав предложение до конца.
– Это муж Аделины, дедушка Кирилл. Добрейший, говорят, был человек, бабушку любил так сильно, что все вокруг завидовали.
– У него очень красивые кудряшки. И ресницы…
– Да, для нынешнего времени он и правда мог бы разбивать сотни сердец. А тогда стеснялся своих веснушек. По крайней мере, так говорила бабушка – его дочь.
Я умалчиваю, что в руках мама держит фото нашего новенького. Потому что, если честно, пока сама не знаю, что думать. Мне обязательно нужно попасть в этот дом еще раз…
И я срываюсь туда ранним утром, пока родители еще спят и до школы остается несколько часов. Хотя и подозреваю, что могу не успеть, поэтому оставляю маме записку.
«Мама, мне срочно нужно поехать в дом к прабабушке, если вдруг классная руководительница позвонит и спросит, почему меня нет в школе, – скажи, что я заболела. Но я постараюсь успеть. Не обижайся! Люблю».
Просто ждать неделю до выходных – это издевательство в моем положении, учитывая новые факты.
Иду по деревне уже чуть увереннее, чем в первый раз, но все равно еще немного подрагиваю, прежде чем открыть дверь дома ведьмы Аделины.
Здесь так же чисто и красиво, пахнет травами и специями, и вообще все пропитано какой-то особенной атмосферой.
Подхожу к полочкам с баночками и бутылочками, осматриваю каждую, сама не понимаю, что пытаясь в них найти. Мне нужны какие-нибудь записи, наверное…
Иду к тому же столу, где искала рисунки в прошлый раз. Развязываю бант, вдруг на секунду задумавшись: а завязала ли я его в прошлый раз? Не помню…
Просматриваю все рисунки, лежащие внутри, и здесь тоже нахожу прадедушку Кирилла. Легкий мандраж от того, что словно мой рисунок на уроке положили в эту папку, окутывает все мое тело, но я стараюсь держать себя в руках. Больше ничего нового тут не нахожу и продолжаю исследовать стол.
Здесь есть блокнот. Очень старый, с кожаной обложкой, тоже на завязках, и пожелтевшими страницами.
Книга
