– Не знаю, – ответил Шеридан. Мысли мелькали у него в голове со скоростью экспресса, перестукивая на стычках рельс, – так всегда бывает, когда наступает самый ответственный момент и необходимо принять единственное приемлемое решение. Деда. Не папа, не дядя, а Деда. Деда значит дедушка. – Но я абсолютно уверен, что это был он. Пожилой мужчина в черном костюме. Седой весь… а галстук вроде бы зеленый…
– Деда носит голубой галстук, – поправил мальчик. – Он знает, что мне так больше нравится.
– Ну да, может, и голубой, – охотно согласился Шеридан. – В сумерках разве разберешь? Пойдем-ка сядем ко мне в машину и покрутимся тут, посмотрим, куда запропастился твой Деда. Лады?
– Вы уверены, что это был Деда? Не пойму, что ему понадобилось там, где они… Шеридан пожал плечами.
– Послушай, малыш, если ты думаешь, что это не он, то лучше тебе самому походить и поискать. Глядишь, и найдешь. – С этими словами он резко повернулся и зашагал прочь, к своему фургону.
Этот маленький гаденыш не клюнул. А не стоит ли вернуться и попробовать еще разок? Нет, и так уже много времени потеряно – да и глаза мозолить ни к чему, в два счета можно загреметь на двадцать лет в Хаммертон Бей. Разумнее двинуть в какой-нибудь другой торговый центр. В Скотервилле, например. Или…
– Подождите, мистер! – Это кричал малыш, и в голосе его была паника. Топоток кроссовок. – Подождите! Я ведь сказал ему, что хочу пить, вот он, наверное, и пошел туда… чтобы принести мне что-нибудь попить. Подождите!
Шеридан обернулся, расплывшись в улыбке. – Неужели ты подумал, сынок, что я и впрямь брошу тебя?
Он повел мальчика к своему фургону – четыре года уж симпатяге, покрашенному в неописуемый голубой цвет. Он распахнул дверцу и улыбнулся малышу, который с сомнением смотрел на него своими зелеными глазами, ярко выделявшимися на бледном маленьком личике.
– Прошу в мою карету, – сказал Шеридан. Малыш забрался в кабину и, сам того не подозревая, перешел в собственность Бриггса Шеридана – в ту самую минуту, когда дверка захлопнулась. /
У Шеридана не было проблем с бабами. Он мог пить или не пить – по настроению. Единственной проблемой его были карты, любые игры в карты – лишь бы на деньги. Он потерял все: работу, кредитные карточки, дом, который достался от матери. Ему не довелось пока сидеть за решеткой, но едва столкнувшись с мистером Регги, он понял, что тюрьма по сравнению с этим типом – сущий рай.
В тот вечер он вел себя как последний идиот. Лучше бы сразу все спустил. Когда, спускаешь все сразу, то расхолаживаешься, возвращаешься домой, смотришь по телеку проделки коротышки Карсона, а потом идешь спать. Но когда срываешь первый банк, то теряешь голову. В тот вечер Шеридан потерял голову, и к концу игры задолжал 17 000 долларов. В это было трудно поверить, он был потрясен, ошарашен несправедливостью проигрыша. По дороге домой он старался не напоминать себе, что должен мистеру Регги не семьсот, не семь тысяч, а семнадцать тысяч звонких монет. Как только мысли перескакивали на это, он начинал хихикать и включал приемник в машине погромче.
Но на следующий вечер ему было уже не до смеху, когда две гориллы – ребята, которым несложно добавить на каждую руку по несколько локтевых сгибов, если не заплатишь, – притащили его в контору мистера Регги.
– Я заплачу, – залепетал Шеридан. – Заплачу, послушайте, это не проблема, через пару дней, самое большее через неделю, ну, через две недели на худой конец…
– Ты утомил меня, Шеридан, – сказал мистер Регги.
– Я…
– Заткнись. Думаешь, я не знаю, что ты будешь делать, если дать тебе неделю? Ты пойдешь клянчить к дружку сотню-другую – если найдется дружок, у которого можно клянчить. А если не выгорит с дружком, то бомбанешь виноводочную лавчонку… коли кишка не тонка. Но я сомневаюсь в этом, хотя… все возможно. – Мистер Регги подался вперед, подперев подбородок, и улыбнулся От него несло одеколоном «Тед Лапидус». – А если даже ты и отыщешь двести завалящих долларов, то что сними сделаешь?
– Отдам их вам, – прошептал Шеридан. Еще немного и он намочил бы в штаны. – Я отдам их вам, честное слово!
– Не отдашь, – возразил мистер Регги. – Ты попытаешься отыграться. А мне достанется воз и маленькая тележка твоих дерьмовых оправданий. Вот о чем ты сейчас думаешь, друг мой, вот о чем. Шеридан захныкал.
– Эти мальчики могут надолго уложить тебя в больницу, – мечтательно протянул мистер Регги. – Тебе на каждую руку поставят по капельнице, и из носу будут вдобавок торчать трубки.
Шеридан заплакал.
– Но я добрый. Я дам тебе шанс, – сказал мистер Регги и подтолкнул к Шеридану через стол сложенный листочек бумаги. – Ты должен найти общий язык с этим человеком. Он зовет себя мистер Маг, но на деле такой же мешок дерьма, как и ты. А теперь вон отсюда. Вернешься через неделю. Твоя долговая расписка полежит пока на этом столе. Либо ты выкупаешь ее, либо мои друзья примутся за тебя. И тогда, как выразился некий Букер Т., однажды начав, они не остановятся, не получив полного удовлетворения.
На листочке было написано настоящее имя Турка. Шеридан отправился к нему и услышал о детях и прогулках на «яхсе». Мистер Маг выписал также чек на сумму чуть больше той, что значилась в долговой расписке, оставшейся у мистера Регги. С тех пор Шеридан стал кружить около торговых центров.
Он вырулил со стоянки, посмотрел, нет ли машин, и выехал на дорожку, ведущую к «Макдональдсу». Малыш сидел на переднем сидении, руки на коленках, в глазах – беспокойство. Шеридан завернул за угол.
– Зачем мы объезжаем его? – спросил малыш.
– А вдруг твой Деда выйдет через заднюю дверь, – пояснил Шеридан. – Не дрейфь, малыш. Мне кажется, именно здесь я его и видел.
– Видели? В самом деле видели?
– Не сомневаюсь даже.
Волна облегчения омыла лицо парнишки, и на мгновение Шеридан почувствовал к нему жалость – «я ведь не монстр и не маньяк какой, черт побери». Но с каждым разом он увязал в долгах все глубже и глубже, а этот ублюдок Регги без малейших угрызений совести сидел у него на шее. Сейчас Шеридан был должен не 17 000, как в первый раз, не 20 000 и даже не 25 000. Сейчас он был должен тридцать пять тысяч, и вернуть их нужно не позднее субботы, если он не хочет, чтоб у него прибавилось локтей.
На задворках, возле контейнера для мусора, он остановился. Сюда никто не сунется. Ладушки. Он запустил левую руку в карман на двери, предназначенный для карт и прочей ерунды, и выудил оттуда стальные наручники. Их голодные пасти были разинуты.
– Почему мы тут остановились, мистер? – спросил малыш, и в голосе его был страх; похоже, мальчик понял, что есть на свете кое-что похуже, чем отстать от Деды в кишащем покупателями торговом центре.
– Только на секундочку, ты не думай, – успокоил его Шеридан. Горький опыт учил, что нельзя недооценивать шестилетнего ребенка. Вторая жертва Шеридана заехала ему по яйцам и чуть не удрала. – Я просто вспомнил, что забыл надеть очки. За это прав могут лишить… Где-то они тут были, на полу, в футляре. Скорей всего, к тебе соскользнули. Посмотри, будь добр.
Малыш нагнулся за очечником, который был ПУСТ. Шеридан наклонился и ловко защелкнул один наручник у него на запястье. И началось. Разве не твердил он себе, что это большая ошибка – недооценивать шестилетку? Малыш сопротивлялся, как дикий кот, извивался угрем – вот уж не подумаешь, глядя на этого шкета. Брыкался, царапался и молотил по дверце, вскрикивая тонко, почти по-птичьи. Наконец он добрался до ручки, и дверка распахнулась.
Шеридан сграбастал малыша за шиворот и втащил назад. Попытался защелкнуть второй наручник на специальной подпорке, что рядом с сиденьем, но промахнулся. Малыш тяпнул его за руку, дважды, до крови. Черт, зубы как бритвы. Рука заныла. Шеридан ударил малыша по губам, того отбросило – кровь Шеридана на губах, подбородке, капает на край футболки. Шеридан ухитрился-таки защелкнуть второй наручник на подпорке и откинулся на спинку своего сидения, посасывая тыльную сторону правой ладони.
