Ознакомительная версия.
Рози посмотрела на свою картину, прислоненную к стене возле двери в кабинет, и поняла, что нет. Картина стояла лицом к стене, но Рози чувствовала, что видит ее. Образ женщины на холме с затянутым тучами небом над головой и полуразрушенным храмом внизу уже с кристальной четкостью отпечатался в ее мозгу, и это был не сон, а реальность. Она полагала, что на свете теперь нет ничего, что могло бы превратить ее картину в сон.
«И если мне повезет, эти мои сомнения скоро окончательно развеются», — подумала она и улыбнулась.
— А как насчет арендной платы, Анна? Сколько?
— Триста двадцать долларов в месяц. У тебя хватит — по крайней мере на два месяца?
— Хватит. По-моему, плата очень умеренная. Учитывая рост цен на жилье, это просто отлично для начала.
Анна, конечно, понимала, что, если бы у Рози не было достаточно денег, чтобы заплатить за квартиру, такой разговор вообще бы не состоялся.
— Для начала, — повторила за ней Анна. Подперла пальцами подбородок и бросила пристальный взгляд через захламленный бумагами стол на Рози. — Что возвращает нас к вопросу о твоей новой работе. То, что тебе предложили, выглядит очень привлекательно, и все же…
— Ненадежно как-то? — Эта мысль пришла ей на ум по дороге домой. Несмотря на энтузиазм Робби Леффертса, она действительно не была уверена, что сумеет справиться с этой работой. И наверняка не обретет такой уверенности до утра следующего понедельника.
Анна кивнула.
— Это не совсем те слова, которые я бы выбрала сама — я толком не знаю, какие слова тут вообще бы подошли, — но они сойдут. Дело в том, что, если ты оставишь «Уайтстоун», я не смогу, понимаешь, предоставить тебе твое бывшее место, и уж тем более сразу. Здесь, в «Д и С», всегда есть новенькие, и ты прекрасно понимаешь, что в первую очередь я должна заботиться о них.
— Конечно. Я все понимаю.
— Естественно, я сделаю все, что в моих силах, но…
— Если с местом, которое предложил мне мистер Леффертс, ничего не выйдет, я поищу работу официантки, — тихо сказала Рози. — С поясницей у меня теперь гораздо лучше, и, мне кажется, я сумею. Спасибо Даун, я, наверное, смогу получить какую-нибудь работенку в круглосуточной забегаловке или в «Пиггли-Виггли», если уж до этого дойдет. — Мисс Даун Вереккер давала уроки по основам работы кассирши за кассовым аппаратом, стоящим в одной из задних комнаток! Рози была ее внимательной и прилежной ученицей.
Анна все еще не отрывала пристального взгляда от Рози.
— Но ты не думаешь, что до этого дойдет, не так ли?
— Нет, не думаю. — Она бросила еще один взгляд на свою картину. — Я надеюсь, у меня получится. В любом случае я многим тебе обязана…
— Ты ведь знаешь, что с этим делать, верно?
— Передать дальше.
— Правильно, — кивнула Анна. — Если когда-нибудь увидишь подобие самой себя, бредущее по улице, — женщину, выглядящую потерянной и боящуюся собственной тени, — просто передай это ей.
— Анна, могу я спросить тебя кое о чем?
— Все что хочешь.
— Ты говорила, что твои родители основали приют «Дочери и Сестры». Зачем? И почему ты продолжаешь тащить этот груз? Или не передаешь кому-то еще, если тебе больше нравится это выражение?
Анна выдвинула один из ящиков письменного стола, порылась в нем и вытащила толстую книжку в мягкой обложке. Она бросила ее через стол Рози. Та взяла книжку в руки, уставилась на нее и испытала вспышку памяти, вроде тех, от которых порой страдают ветераны войны. В это мгновение она не просто вспомнила влагу от выкидыша на внутренней стороне своих бедер, но, казалось, заново пережила этот кошмар. Она снова увидела тень Нормана, когда он стоял в кухне, разговаривая по телефону. Ей стали видны тени от его пальцев, без устали перебирающих телефонный шнур. Она услышала, как он говорит человеку на другом конце линии, что, конечно, это срочно, что его жена беременна. А потом она увидела, как он возвращается в комнату и начинает собирать обрывки книжки, которую вырвал у нее из рук, перед тем как начал избивать ее. Та же самая рыжеволосая женщина красовалась на обложке книги, которую дала ей Анна. На сей раз она была одета в бальное платье и млела в объятиях красивого цыгана со сверкающими глазами и в натянутых на бриджи носках.
«Вот в чем вся беда, — сказал тогда Норман. — Сколько раз я тебе говорил, что не перевариваю такое дерьмо?»
— Рози? — раздался участливый голос Анны. Он доносился откуда-то издалека, как голоса, которые порой слышишь во сне. — Рози, что с тобой?
Она оторвала взгляд от книжки («Любовник Печали» — было выведено такими же ярко-красными буквами название, а под ним: «Самый знойный роман Пола Шелдона!») и выдавила улыбку.
— Со мной все нормально. По виду книжка — горячая.
— Эти слюнявые романы — один из моих тайных пороков, — сказала Анна. — Но это лучше, чем шоколад, поскольку от них не толстеешь, да и мужики в них лучше, чем в жизни, потому что не звонят тебе, напившись, в четыре часа утра и не скулят, требуя дать им еще один шанс. В этих книжках есть прок, и знаешь почему?
Рози отрицательно покачала головой.
— Потому что в них объясняется весь белый свет. Там для всего на свете находятся причины и мотивировки. Пусть они так же притянуты за уши, как россказни на табло в супермаркетах, пусть они противоречат многому из того, что любой мало-мальски разумный человек знает о поведении людей в реальной жизни, но, Господи, они же там есть. В книжке вроде «Любовника Печали» Анна Стивенсон наверняка управляла бы «Дочерьми и Сестрами», потому что сама была обиженной женщиной… Или потому, что такой была ее мать. Но меня никто никогда не избивал и, насколько мне известно, мою мать — тоже. Мой муж часто пренебрегал мною — мы развелись двадцать лет назад (я говорю тебе об этом на тот случай, если Пам или Джерт не сказали тебе), — но никогда не занимался рукоприкладством. В жизни, Рози, люди иногда совершают те или иные поступки, и плохие, и хорошие, без причин и мотивировок — просто так. Ты согласна с этим?
Рози в задумчивости кивнула. Она вспоминала все случаи, когда Норман бил ее, унижая, доводил до слез… А потом вдруг, безо всякого повода, мог принести ей полдюжины роз и повести куда-нибудь ужинать. И если она спрашивала — почему, по какому случаю, он обычно пожимал плечами и отвечал: «Просто захотелось сделать тебе приятное». Другими словами, просто так. Мамочка, почему я должна ложиться спать в восемь даже летом, когда на улице еще светло? Потому. Папа, почему дедушка должен умереть? Потому. Этими эпизодами Норман инстинктивно пытался искупить свой «крутой норов». Он понятия не имел (и никогда бы не понял, даже если бы она сказала ему), что такие приступы внимания пугали ее куда сильнее, чем его гнев и куда более частые приступы ярости. С этим-то она хоть как-то свыклась.
Ознакомительная версия.
