— Дело в том, что… я под надзором, сэр. Предполагалось, что я буду соблюдать закон. Теперь же вы даете мне в руки пистолет и велите стрелять без предупреждения. Я имею в виду… вы, конечно, знаете, что он известный убийца, но я не заметил при нем оружия.
Выражение лица Уайтхеда, до сего момента бесстрастное, после слов Марти изменилось. Он резко ответил, показав желтые зубы:
— Вы — моя собственность, Штраус. Вы должны заботиться обо мне, или завтра же проваливайте отсюда ко всем чертям. Обо мне! — Он ткнул себя пальцем в грудь. — Не о себе. Забудьте о себе.
Марти проглотил все возможные возражения: ни одно из них не было вежливым.
— Вы хотите вернуться в Уондсворт? — спросил старик. Любые признаки злости исчезли; желтые зубы спрятались. — Хотите?
— Нет. Конечно нет.
— Вы можете вернуться, если хотите. Только скажите.
— Я сказал — нет!.. Сэр.
— Тогда слушайте, — проговорил старик. — Человек, которого вы встретили нынче ночью, намерен причинить мне зло. Он пришел убить меня. Если он вернется — а он вернется — я хочу, чтобы вы достойно встретили его. И тогда посмотрим. Да, мой мальчик? — Он снова показал зубы в лисьей улыбке. — О да… тогда мы посмотрим.
Кэрис проснулась усталая. Поначалу она не помнила ничего из событий предыдущей ночи, но постепенно память возвращала ей то, что она испытала под действием наркотика — оживающая комната, призрачные пальцы, очень мягко дергающие ее за волосы на затылке.
Она забыла, что произошло, когда пальцы проникли вглубь. Лежала ли она в тот момент? Да, теперь Кэрис припоминала: она лежала. Едва она уронила голову на подушку и погрузилась в сон, все это и началось.
Не сны; по крайней мере не те, что она видела раньше. Ни действий, ни символов, ни туманных воспоминаний, навевающих ужас. Это было совсем не то; тем не менее это был (и остался) ужас. Ее переместили в пустоту.
— Пустота.
Всего лишь мертвое слово; Кэрис произнесла его вслух, не в силах описать место, в котором побывала Нигде в мире пустота не была так абсолютна, ужас — так жесток, а надежда на спасение — так хрупка Легендарное Ничто, по сравнению с которым любая мгла казалась ослепительным светом, а полное отчаяние — лежим заигрыванием с тьмой, но не самой тьмой.
Архитектор этой тьмы тоже был там. Он хвастался:
— Смотри, какая невероятная пустота, как она чиста и совершенна. Ни одно чудо мира не может сравниться с этим грандиозным ничем.
И когда Кэрис проснулась, объект его гордости не исчез. Казалось, видение стало реальностью, а реальность — фантазией. Словно цвет, форма и сама материя были лишь забавным развлечением, созданным для прикрытия пустоты. И теперь она ждала — едва сознавая, как течет время, иногда дотрагиваясь босыми ступнями до простыни или ощущая ворсистость ковра, — в отчаянии ждала момента, когда ничто навалится на нее снова и пустота опять поглотит ее.
«Что ж, — думала она, — я отправлюсь на солнечный остров».
Если она когда-либо заслуживала права поиграть там, то именно сейчас, после всех страданий. Но что-то омрачало ее мысли. Был ли остров фантазией? Если она отправится туда сейчас, не появится ли там этот архитектор пустоты? Кровь громко стучала в ушах Кэрис. Кто ей поможет? Никто ничего не поймет. Рядом только Перл, ее обвиняющие глаза и выглядывающее из них презрение; и Уайтхед, согласный пичкать дочь героином, если наркотик делает ее податливой; и бегун Марти, по-своему милый, но столь наивный и прагматичный, что Кэрис никогда не решится объяснить ему, в каком сложном измерении она живет. Он человек иного мира; он будет смущенно глядеть на нее и делать попытки понять, но не сможет.
Значит, у нее нет ни провожатых, ни ориентиров. Лучшее, что она может сделать, — пойти проторенным путем. Вернуться на остров.
Это химическая ложь, она постепенно убивает тебя; но и жизнь постепенно убивает, не правда ли? И если есть только смерть, почему бы не отправиться к ней быстро и счастливо, не задерживаясь в грязной дыре мира, где пустота шепчет на каждом углу? Поэтому, когда Перл поднялась наверх и принесла героин, Кэрис взяла его, вежливо поблагодарила и радостно отправилась на свой остров.
Страх заставляет мир вращаться, если колеса хорошо смазаны. Марти наблюдал эту систему в действии в Уондсворте — иерархия, построенная на страхе. Это было насилие, изменчивое и несправедливое, но оно превосходно работало.
То, что Уайтхед — спокойный и неизменный центр собственной вселенной — переполнен страхом, дрожит и впадает в панику, стало для Марти потрясением. Он не испытывал никаких личных чувств к старику (по крайней мере не осознавал их), но он видел исключительные способности Уайтхеда целиком сосредоточиваться на работе, и это шло ему на пользу. Теперь же Марти почувствовал; стабильность может пошатнуться. Старик явно скрывал некую информацию — возможно, весьма важную для понимания ситуации — о пришельце и его мотивах. Вместо прежних спокойных и исчерпывающих указаний Уайтхед выдавал намеки и угрозы. Конечно, он имел на это право. Марти оставалось строить догадки.
В одном он не сомневался: несмотря на заявление Уайтхеда, человек у ограды не был обычным наемным убийцей. Оставалось несколько необъяснимых вещей: свет, вспыхивавший и угасавший на лице пришельца, подобно смене настроения, и камеры, загадочным образом погасшие, когда человек исчез. Собаки тоже заметили что-то необыкновенное. Отчего они проявили такую смесь злобы и мрачного предчувствия? И еще видения, эти огненные образы. Их нельзя списать на мошенничество, даже самое искусное. Если Уайтхед, по его собственным словам, знал «убийцу», то он должен знать и его способности. Значит, он просто боится говорить о них.
Марти принялся задавать очень осторожные вопросы обитателям усадьбы, но быстро понял: Уайтхед ничего не сказал ни Перл, ни Лилиан, ни Лютеру. Это было странно. Разве в такой момент не нужно повысить всеобщую бдительность? Марти решил, что никто, кроме Билла Тоя, не расскажет ему о ночном происшествии. Однако Той отвечал уклончиво:
— Понимаю, что ты оказался в сложном положении, Марти, но мы все время от времени в него попадаем.
— Я просто подумал, что мог бы лучше выполнять свою работу…
— Если бы ты узнал все факты.
— Ла.
— Что ж, тебе придется допустить, что Джо разбирается в этом лучше нас. — Его лицо стало печальным. — Мы должны смириться с этим, не так ли? Джо все знает лучше нас. Я хотел бы сказать больше. Я хотел бы знать больше. Думаю, лучше тебе бросить это дело.
— Он дал мне пистолет, Билл.
