По поленьям в костре пробегали мелкие золотистые огоньки, подкрашенные изнутри нежным голубоватым свечением. Трескались, щелкали дрова в огне, на головешках слоисто серебрился ломкий седой пепел.
– Кстати, этого жирного урода уже четвертый день нигде не видно, – коротышка сосредоточенно смотрел на огонь. – И свет в его кабинете не горит.
– Может, менты замочили? – равнодушно предположил красавчик.
– Не замочат, – опроверг Валера. – Даже если им это очень захочется. Тут все продукты для больных другие менты привозят, и отдавать имеют право только под личную подпись главврача. Или, на худой конец, кого-нибудь из руководства больницы. Инструкции на этот счет я сам видел. В случае нарушения этих ментов быстренько с хлебного места приберут и других пришлют, более сговорчивых. А продуктовый фургончик я сегодня утром приметил, как раз у приемного отделения стоял. Значит, главврач где-то тут. Прячется, сами понимаете, сколько добра у него в кабинете. Или по своим гнусным делишкам куда-то отправился. Не удивлюсь, если узнаю, что он на базарчике у супермаркета собственноручно лекарствами фарцует.
– Этот жирный скот во всех документах наверняка пишет, что больница загружена на сто процентов, – чернявый коротышка собрал пустые алюминиевые миски, сложил их в котелок. – А то и сто двадцать, исходя из внештатности ситуации. На них продукты и медикаменты и получает. А на самом-то деле у нас три четверти палат вообще пустуют. Больных – максимум процентов десять, да и то, думаю, к началу осени тут все позакрывается.
– И ведь никак этого не проверишь, – вздохнул Валера. – Ладно, сегодня твоя очередь посуду мыть. А я – в ночную, дежурить. Дай-ка карабин… Ну что – спать идете или как?
– И вот так каждый вечер, – пасмурным голосом подытожил красавчик. – Посидели, поужинали, про баб поговорили. Вымыли посуду. Передали карабин дежурному. Завтра проснемся, будем долго валяться по кроватям, затем курить, передавая бычок из рук в руки. Будем рассказывать за завтраком, что и кому приснилось. Затем пойдем в морг, хотя делать там абсолютно нечего… какой теперь может быть смысл в ежедневных вскрытиях? Затем вернемся сюда – будем играть в карты, готовить ужин, трепаться о бабах, перемывать кости начальству. Коллеги, вы понимаете, что жить так нельзя? Что все это скучно, примитивно, однообразно и… жутко?
– Скажи спасибо, что еще жив, – вздохнул чернявый коротышка.
– А что толку в такой жизни? И вообще: сколько ее осталось? – парировал красавчик. – А главное – разве наше прозябание тут можно назвать полноценной жизнью?
Несколько минут молодые люди понуро молчали. Естественный вопрос «а что будет дальше?» подспудно точил каждого из них. Ощущение ненужности и обреченности усиливалось у них день ото дня. Конечно, в этом относительно безопасном месте можно было прожить и до конца года, и даже чуточку больше… Но ведь все они давно уже были списаны городским правительством, окопавшимся за рекой. Они никогда не смогли бы вернуться к нормальной жизни, и путь на тот берег был для них заказан. Смерть молодых людей – от укуса ли Rattus Pushtunus или от рук кровавых безумцев – оставалась лишь вопросом времени.
Внезапно со стороны котельной донесся негромкий, но отчетливый хруст битого стекла. Ассистент Валера выставил перед собой карабин, изготовившись без промедления стрелять в первый же силуэт, появись он в свете прожектора. Однако все было тихо…
– Может, бродячая собака? – предположил коротышка опасливо. – Может быть, даже и укушенная.
– У нас почти всех собак давно уже поели, – хмыкнул ассистент. – Как и остальных животных. На рынке неподалеку от супермаркета освежеванные тушки продают, и даже не скрывают, что это на самом деле. Не удивлюсь, если завтра тут начнут колбасой из афганских крыс торговать.
Со стороны котельной вновь донесся подозрительный звук. На этот раз это был не хруст стеклянных осколков, а равномерное металлическое шкрябанье, будто бы некий странный зверь точил о жесть острые когти… И тут пространство, ярко освещенное прожектором, стремительно перечеркнуло нечто темное, явно цилиндрической формы. Послышался жесткий удар о шиферную крышу, характерный ритмичный стук и звук падения.
Валера, выставив наперевес карабин, подбежал к торцу здания – странный предмет свалился именно туда. В пожухлой траве темнел короткий цилиндрический пенал для бумаг. На его светло-коричневой боковине блестела металлическая пластинка: «Делегату XII городской конференции работников ЖКХ». Медик осторожно открыл защелку, снял крышку и, помедлив, глянул внутрь…
И тут прямо на него прыгнула небольшая, но очень злобная тварь. Она мгновенно вцепилась в ключицу ассистента всеми четырьмя лапами, бритвенно острые клыки впились в шею. Молодой человек отшатнулся, вскрикнул и тут же инстинктивно сбил афганскую крысу ребром ладони. Мерзкий грызун ударился о стену, негромко пискнул и метнулся в сторону, мгновенно растворившись в ночной темноте…
– Ну, что там такое? – донеслось со стороны костра. – Неужели граната?
Ассистент Валера остолбенел в параличе. Признаваться в том, что и он стал жертвой Rattus Pushtunus, означало одно: его немедленно выгонят из «коммуны», и можно не сомневаться, что максимум через пять-шесть дней он бесславно погибнет, перебив перед этим немало людей. Но ведь и не признаться в этом друзьям и коллегам было бы как минимум подло!
– И кто же это… такую подлянку сотворил? – отрешенно пробормотал молодой человек, проводя ладонью по раненой шее – пальцы тут же сделались липкими от крови. – Что же делать, что же делать…
Полная луна тускло желтела в беззвездном черном космосе, словно медаль на груди мертвеца. Над шиферной крышей то и дело проносились острокрылые летучие мыши. Валера деревянными пальцами застегнул куртку на верхние пуговицы – так, чтобы кровавые ранки не привлекали внимания коллег.
– Ну, что там такое? – На этот раз вопрос от костра прозвучал более напряженно.
– Никак найти не могу, – срывающимся от волнения голосом крикнул он товарищам. – Темно слишком. Завтра посмотрим…
Главный же вопрос – «что теперь делать?» – он также решил отложить до завтра. Молодой медик понимал: он сейчас слишком взвинчен и полностью деморализован, чтобы объявить друзьям о произошедшем. Да и времени на обдумывание окончательного решения у него было достаточно: ночь предстояла бессонная, с карабином на боевом посту…
Мефодий Николаевич проснулся резко, словно от толчка. В последнее время он вообще спал чрезвычайно чутко. Никаких видимых причин для пробуждения вроде бы не было. Однако тревожный импульс мозга – эдакий отчетливый сигнал подступающей беды – неотвратимо усиливался. Под черепной коробкой возникло тяжелое набатное гудение, и Суровцев понял, что больше не заснет.
Ученый накинул халат, взглянул в окно. Темень стояла кромешная, даже дежурное освещение у вольеров с хищниками почему-то не работало. Видимо, причиной стал очередной обрыв провода. Вдали чуть светился край неба, зарево за рекой. Далекая телебашня слала холодный игольчатый проблеск. Под окнами зловеще поблескивали кроваво-красные габариты патрульной машины. Тишина была полная, абсолютная, пугающая: даже деревья почему-то не шумели.
Странный шорох заставил его вздрогнуть. Звук этот явно доносился из лаборатории. Это не могла быть афганская крыса: за время наблюдений Суровцев досконально изучил все повадки мерзких грызунов. В лаборатории не было ковров, и Rattus Pushtunus, будь это он, обязательно бы ритмично застучал когтистыми лапками по полу.
Мефодий Николаевич нащупал на тумбочке фонарик и осторожно заглянул за дверь лаборатории.
И – отшатнулся…
Сердце гулким мячиком скакнуло в груди. По коже пробежали гадкие ознобные волны. Мефодий Николаевич на секунду замер, собирая отчет о своих ощущениях. Инстинктивно зажмурился, открыл глаза. Увиденное выглядело слишком кошмарно, чтобы поверить в него сразу…
В расширенных от ужаса зрачках стоп-кадром застыла картинка: тесная лабораторная комнатка, дрожащий мертвенно-желтый овал фонаря на полу, и в нем – нечто блестящее, грязно-оливкового цвета, со странными ритмичными узорами. Невидимое в полутьме существо с угрожающим шелестением ползло прямо на Мефодия Николаевича. У биолога тут же материализовались большая нежная грудина и живот, а под ней – сердце, легкие, печень, селезенка… От неожиданности Суровцев выронил фонарик, и он с противным металлическим звуком упал на пол, сразу погаснув. Так и не успев сориентироваться во тьме, мужчина инстинктивно отступил назад. Шорох подозрительно быстро стих, но в ту же секунду Мефодий Николаевич ощутил мгновенное прикосновение к лодыжке чего-то массивного, холодного и удивительно липкого.
И сейчас же некто на удивление мощный сдавил обе его ноги ниже колена. В ступне сухо хрустнуло, боль полоснула, словно бритвенным лезвием, и ученый, буквально захлебываясь от этой боли, завалился на пол. Он попытался было подняться, но тщетно: странное существо безжалостно стягивало ноги, словно гигантский резиновый жгут. Корчась на полу в кромешной темноте, Суровцев нащупал рукой нечто омерзительно скользкое, в микроскопических шершавых чешуйках. Стягивающая боль в ногах становилась совершенно невыносимой – Мефодий Николаевич был на грани потери сознания. Безжалостные кольца уже сжимали его ноги выше колен.
