Стелла вздохнула.
— Да, согласна, не очень умно и не очень гуманно. Но ты меня не поймешь, пока тебе кто-то не всадит в живот нож.
— Тот самый, который ты сама же и принесла, да? Помалкивай лучше и сворачивай вон к той закусочной!
Я, развалившись на заднем сидении, зевнул:
— Девочки, не надо ссориться по пустякам. И к закусочной тоже не надо.
Стелла резко вдавила в пол тормоз, обе девушки моментально уставились на меня.
— Только не говори, что ты и вправду затащил кого-то в темный угол и… — пробормотала Войс.
— Нет, что ты, я никого не съел. Я если ем кого-то — то только виновника своих бед, говорил же тебе, что в последний раз съел невиновного еще в бронзовом веке. Просто пускай Стелла сполна насладится своей местью. Она ведь травоядная, для травоядных месть — это инстинкт, прощать дано не всем, и кто я такой, чтобы за это судить. Ну а мне в жизни не раз от людей приходилось терпеть лишения похуже одного голодного дня, так что… В общем, надеюсь, ты довольна, Стелла.
Она засопела и тронулась с места.
— Да не то, чтоб очень. Такая вот эрзац-месть — это как разменяться на мелочи. Да и то, пытаться вот так уязвить тебя, с твоим-то долголетием — дело дохлое, я и раньше знала, что случались у тебя неприятности пожестче, нельзя столько прожить и не хлебнуть лиха, да?
— Угу.
— Хе-хе… Но ты знаешь, хоть ты по мне проехался основательно своими шуточками, все-таки я тоже изрядно повеселилась. Пихать облигатному хищнику в рот голубцы да баклажаны и наблюдать за его беспомощностью… что-то в этом есть. Ведь для тебя все это несъедобное, да?
Я хмыкнул.
— Вполне съедобное и даже отчасти приятное на вкус. Если б ты немного подумала, Стелла, то могла бы и сама догадаться, что волк, надевший овечью шкуру, вынужден уметь есть сено, иначе неспособность питаться «как все» его выдаст. То, что я из этой «травы» получаю очень мало калорий — другой вопрос, но я способен чувствовать вкус так же, как и вы.
— Ладно, облажалась я по полной, — признала Стелла. — Ты прав, вот просто взять и простить, не оставив за собой хотя бы малого последнего словца… сложно, да. В общем, будем считать, что мы квиты. Свернуть на заправку к Мак-Дональдсу?
— Я же говорю, что не нужно.
— Да блин. Мне больше не доставляют удовольствия твои страдания от голода, давай всю эту историю целиком оставим в прошлом?
Я вздохнул.
— Не уверен, что получится, но попытка не пытка. На, держи вот.
И я протянул ей маленький красный ошейник с надписью «Чаппи».[2]
Она снова резко затормозила и несколько секунд смотрела на него, не в силах поверить.
— Ах ты тварь, — прошептала Стелла. — Ты посмел сожрать собаку моей сестры?!!
Я кивнул.
— Да. И у меня к тебе только один вопрос. Если бы на моем месте был тигр, которого ты вначале оставила без обеда, а потом привезла к себе домой и он съел собаку твоей сестры… Ты винила бы в этом его или себя? Риторический вопрос, любому ясно, что виновата сама. Так почему сейчас ты винишь меня?
Стелла несколько секунд смотрела через лобовое стекло в вечерние сумерки, а потом молча вдавила в пол газ.
— И да, между прочим. Черный пакет у тебя в багажнике — с тем, что осталось от Чаппи. Кости, шкура, кишки и прочее. Наверное, ты захочешь это похоронить.
— Трындец какая заботливая тварь, — процедила Стелла, — аж слов нет!
— Мимо. Я просто не хотел, чтобы твоя сестра нашла своего песика растерзанным. Пусть думает, что он сбежал или украден. А тебе, Стелла, урок: хочешь мстить — копай две могилы. Так повелось от начала времен.
[1] Премия Дарвина присуждается с формулировкой «за исключение ущербных генов из генофонда человечества». Как правило, посмертно, за особо тупую смерть.
[2] В английском языке слова «кто», «кого», «он», «она» и так далее применяются только к людям, и только люди являются «одушевленными предметами». Все остальное, включая животных — «оно», «неодушевленный предмет». Таким образом, слова Владислава о том, что он «никого не съел», были вполне правдивы, ибо собака — не «кто», а «что».
Сюрприз
Пару дней спустя проверка найденного Войс «кандидата в андроиды» завершилась. Оказалось, что политик и похожий на него тип являются друг другу дальней родней.
Я уже совсем начал изнемогать от скуки, потому Еве пришлось уступить, и я начал подыскивать себе жилье и школу в непосредственной близости от базы.
Еще через пару дней случилось нечто из ряда вон выходящее.
Меня позвали на «большой» брифинг, и на нем я узнал, что проект, предложенный Зеродисом, «Старшот», уже не только прошел первые испытания, но и неожиданно дал первый невероятный результат.
Началось все очень и очень просто, с «детского шажка»: собрали пробную модель зонда, вывели на орбиту при помощи шаттла, идущего к МКС, а затем применили в качестве разгонного лазера давным-давно закрытый проект противоракетного лазера, базирующегося на самолете типа «Аэробуса». Сам лазер как противоракетное средство оказался так себе, но самолет сохранился, и теперь его испытали для проверки зонда. Сам зонд тоже был примитивный, в несколько раз больше, чем нужно, что при лазере многократно меньшей, чем нужно, мощности не давало возможности «стрельнуть» на Марс. Зонд запустили к Луне, просто для того, чтобы испытать всю систему в упрощенных условиях. Выдержит ли материал светового паруса, не сгорит ли от лазера сам зонд, удастся ли лазеру разогнать «картечину» до сколь-нибудь приемлемой скорости, разумеется, с поправкой на большую массу снаряда и малую мощность лазера, сможет ли зонд передать сигнал обратно и все такое. В общем, испытание в условиях, близких к необходимым, только заглянуть не за Марс, а на обратную сторону Луны.
Испытание это прошло вполне успешно, «выстрел» оказался очень точным, и в результате зонд прошел от Луны менее чем в ста километрах, «заглянув» на «темную сторону», которая, в общем-то, совсем не темная, именно в тот момент, когда ее освещало Солнце, причем с чрезвычайно малой по космическим меркам дистанции.
Несколько минут зонд делал снимки и отправлял их на Землю в штатном режиме, используя свой парус в качестве линзы Френеля, а затем под действием гравитации Луны его траектория искривилась и он навеки исчез, обогнув Луну по дуге и скрывшись в темных глубинах космоса. Но лазерный луч зонда был успешно принят, началось декодирование полученного сигнала — и вскоре исследователей ждал натуральный удар под дых.
На одном из снимков был запечатлен объект, который ну никак не мог быть чем-то иным, кроме как космическим кораблем.
Тридцать километров в безвоздушном пространстве — не дистанция, особенно для аппаратуры, предназначенной для работы на десятки тысяч километров, а корабль, по примерным расчетам, имел в диаметре метров двести и в длину километра четыре, так что снимок получился очень даже качественным.
Верней было бы сказать, что носовая и кормовая части лежали именно на таком расстоянии друг от друга: сам корабль совершенно точно прилунился нештатно. Отдельно лежат оконечности корабля, причем точно неизвестно, где корма и где нос, между ними — кусок средней части, несущий следы катастрофической посадки. Ну, собственно следы не видны, но видно, что корпус был в сечении правильной формы, а стал неправильной.
Ну и последний штрих — полное отсутствие вокруг места крушения любых следов искусственного происхождения. Ничего не вытоптано, ничего не построено — в общем, ничего. Девственно чистая поверхность Луны.
— Как говаривал один мой знакомый летчик, — заметил по этому поводу человек, читавший доклад, — благополучная посадка это такая посадка, после которой все находящиеся в самолете люди могут самостоятельно покинуть его и уйти. У этого корабля посадка была, в таком понимании, совершенно неблагополучной. Но особенно интересен вот этот фрагмент, внимание на экран. Снимок недостаточно качественный, но вот эта неровность сбоку, по нашему мнению, ничто иное, как след от попадания мелкого метеорита. Поскольку на Луну метеориты дождем не сыплются — будет верно сказать, что количество упавших на Луну метеоритов сопоставимо с аналогичный цифрой для Земли — вероятность попадания метеорита в «мишень» подобных габаритов весьма невелика. То есть, либо невероятное стечение обстоятельств, либо корабль лежит тут не год, не два и не тысячу.
