— Да, — всхлипнула Нэнси.
— Тогда скажи мне — ну-ну, тихонько, все хорошо, лучше не бывает — скажи мне, где сейчас Генри?
— Наверное, у себя в комнате, — отрешенно проговорила Нэнси. — Я убежала от него, когда узнала…
— А он хотел, чтобы ты убегала? — осторожно спросила Сибил.
— Не знаю… нет, — покачала головой Нэнси. — Но я не могла остановиться. Он делал такое… я была в ужасе, и убежала от него — но я… я люблю его. Я не смогу жить, если не найду его, а как я теперь буду его искать?
— Но, милая, тогда это не называется «любить его», — мягко возразила Сибил. — Это всего лишь стремление жить, не так ли?
— Мне все равно, как это называется, — всхлипнула Нэнси. — Если бы я могла что-то сделать, я бы сделала — но я не могу! Как ты не понимаешь — он же пытался убить папу! Между ними стоит Смерть, и я — посередине.
— Значит, — сказала Сибил, — между ними есть и что-то помимо смерти. Кстати, ты можешь оказаться поважнее, чем она, ведь можешь? Откуда тебе знать, возможно, ты и есть Жизнь.
— Я не понимаю, о чем ты, — сказала Нэнси и резко высвободилась. — Иди, тетя Сибил, а то я с ума сойду. Ну, уходи же.
Сибил откинулась на спинку кровати.
— Успокойся и слушай, — сказала она. — Нэнси, ты сама говорила, что есть смерть и есть ты. Ты, что же, хочешь стать частью смерти, грозящей Генри и твоему отцу? Или ты будешь жизнью, связывающей их? В своей силе можешь не сомневаться, вот только в какую сторону ее направить? Тебе предстоит либо жить в них, либо позволить им умереть в себе. Решай быстро, потому что времени уже почти нет.
— Но я ничего не могу! — выкрикнула Нэнси.
— Твой отец вернулся благодаря мне, — сказала Сибил, вставая. — Иди и выясни, хочет ли Генри и дальше быть с тобой. Иди и выясни, чего он хочет, и дай ему это, если можешь. Я пойду к твоему отцу, а ты пойдешь к Генри. Давай-ка займемся действительно важными делами.
— Что я могу ему дать?! — воскликнула Нэнси. — Я даже не знаю теперь, чего он хочет.
— Радость моя, вполне возможно, он хочет уже не того, чего хотел два часа назад. Бывает, намерения у людей меняются. Иди и живи, иди и люби. Верни отца, верни отца — сейчас, и вместе с Генри, если сможешь. А если нет, слушай, Нэнси, если нет, и если ты любишь его, тогда иди и умри ради Любви. Ну же, — она легонько подтолкнула девушку, направилась к двери, помедлила около нее и, оглянувшись, сказала:
— Я постараюсь вернуться побыстрее, — и ушла.
Нэнси смотрела ей вслед. «Иди к Генри?» Идти и жить? Идти и любить? Оказаться жизнью или смертью между любимым и отцом? Прижав ладони к щекам, она стояла и размышляла над темной головоломкой, постепенно начиная улавливать в ней проблески смысла. Что-то сохранило жизнь ее отцу, может быть, это что-то теперь ждет от нее действий, ждет, что она пойдет к Генри? Она не могла представить, что ей делать там, о чем они смогут говорить теперь, разделенные и одновременно связанные этой ужасной историей. Жизнь не сводится к разговорам. Любить — значит по крайней мере быть чем-то. Она качнулась в сторону двери. Может, Генри и не ждет ее, но… Все еще терзаясь сомнениями, Нэнси нерешительно вышла из комнаты.
Постучав и не дождавшись ответа, она все же рискнула войти. Он сидел — так же как и она недавно — в темноте. Нэнси включила свет, но тут же выключила, осторожно прошла по комнате и, опустившись на колени возле постели, тихо позвала:
«Генри!».
Он не ответил. Немного погодя она снова позвала: «Дорогой!», и поскольку он снова не ответил, так и осталась у его ног. Через несколько минут он глухо произнес:
— Уходи. Уходи отсюда.
— Если ты так хочешь, — искренне ответила она, я уйду. Я могу тебе помочь?
— Чем? — спросил он. — Нам всем осталось только ждать смерти. Мы все скоро будем там же, где и твой отец.
— Но он вернулся, он жив-здоров, — сказала Нэнси. — Тетя Сибил встретила его и привела домой.
— Жаль. Ураган все равно найдет его. Иди и будь с ним, пока это не произошло.
— А это обязательно должно случиться? — спросила она, и он горько рассмеялся.
— Ну, разве что ты придумаешь какой-нибудь способ загнать обратно Жезлы и Чаши. Если тебе это удастся, если потом ты сумеешь расположить карты по порядку, ты остановишь ураган. Но поскольку карты мечутся сейчас по небу, не представляю, как это сделать. Договорись с теми, что остались…
— А мы могли бы?.. — тут же спросила Нэнси, но Генри не понял.
— Попробуй, — насмешливо бросил он. — Вот четыре валета; возьми их и поговори с ними! Раз ты выпустила остальных, пусть эти расскажут тебе, где их искать. О, быть так близко, так близко!
— Я все равно поступила бы так, даже если бы заранее знала, как все будет, — сказала Нэнси, — но я не знала. Я только хотела удержать твои руки.
— Не стоило трудиться. Скоро они совсем успокоятся, — сарказм тут же сменился обреченностью, — так же, как и твои. — Внезапно Генри схватил и страстно сжал в темноте ее ладони. — У тебя прекрасные руки, — прошептал он. — Они разрушили мир, но хуже от этого не стали. Нэнси, ты хоть понимаешь, что сделала то, о чем сотни лет говорили священники и ученые? Это — конец мира. Ты убила его — ты и твои прекрасные руки. Они выпустили ветер и снег, бросили их на весь мир, и теперь мир погибнет. Танец кончается: Жонглер покончил с одним из шаров.
— Тогда приласкай их немножко, — попросила она. — Приласкай, если уверен в этом. Если совершенно уверен.
— А ты можешь вернуть Жезлы? — он саркастически усмехнулся. — Все, от одного до десяти? Открыть тебе окно? Ты их будешь звать или ловить?
— А фигурки нам не помогут? — спросила она. — Ты должен знать. Может быть, они смогут управлять картами?
Генри ощутимо вздрогнул.
— Кто тебе про это сказал? Я не мог. Я ничего не знаю о том, как можно действовать изнутри. Если только…
— Если?.. — с надеждой повторила она. — С тобой я сделаю все, дорогой. Говори, что я должна? Он повернулся и наклонился к ней.
— Ты? Но ты же ненавидишь то, что я делаю, ты хочешь спасти отца, — конечно, хочешь, я не виню тебя за это, — но как же тогда ты поможешь мне?
Неожиданно для самой себя она рассмеялась. Смех принес ощущение свободы, и липкий, ползучий страх потихоньку убрался из темной комнаты.
— Генри, милый, — сказала она, — разве для твоих танцоров свет клином сошелся на моем отце? Неужели ты считаешь, что они не могут спасти мир и при этом оставить отца в покое? Генри, ненаглядный, как серьезно ты ко всему этому относишься!
— Ты еще можешь смеяться, — ответил он, удивляясь ее легкомыслию. — Ты можешь смеяться… хотя я сказал тебе, что это — конец мира.
Она поднялась на ноги.
— Я начинаю соглашаться с тетей Сибил, — сказала она. — Совершенно не стоило проникать в тайны этих бедных карт, если так трудно потом удержать их. Но раз уж мы с тобой вдвоем повернули все не туда, не можем ли мы попробовать только попробовать, дорогой, — не можем ли мы все исправить?
