— Ты боишься Таро, — печально произнес он, — ты всегда их боялась.
— Больше не буду, — заверила Нэнси. — А может, и буду. Я снова буду бояться, я снова буду падать, я снова буду ненавидеть и злиться. Но представь на миг, что есть кто-то, он бежит и смеется на бегу, и все твои карты, и все танцоры мчатся за ним, и почему бы ему не поймать для нас два-три листа, если мы очень попросим? Мы же никому не причиним вреда, если сможем все исправить, правда?
Генри тяжело поднялся на ноги.
— Нет пути, который кому-нибудь не причинил бы вреда.
— Дорогой, какой же ты мрачный, — упрекнула она. — Вот чем кончаются заклинания ураганов и попытки убить собственного отца твоей собственной Нэнси! Наверное, найдется способ не повредить никому. Кроме тех, — добавила она, и облачко печали затуманило охватившую ее изнутри веселость, — кроме тех, кто сам хочет себе вреда. Но давай предположим, что они не хотят, и давай считать, что они не будут, и давай радоваться, что мой отец в безопасности, и давай посмотрим, могут ли золотые танцоры вернуть Жезлы и Чаши. По-моему, это наш долг перед миром. — Она легко поцеловала его. — Конечно, ты выбрал самый простой путь. Другие чародеи загнали бы отца в амбар и подожгли, или заманили бы в реку и утопили. Ты добрый, Генри, только немного перевернутый кое-где. Говорят, все гении такие. А ты, по-моему, гений, мой дорогой, и ты так серьезно относишься к своей работе. Как Мильтон, или Микеланджело, или Моисей… Ты знаешь, по-моему во всем Пятикнижии Моисея нет ни одной шутки. Мне плохо видно в темноте, но по-моему ты хмуришься. А я болтаю. Но ведь ни болтовня, ни хмурые брови ничем нам не помогут, правда? Идем, мой гений, а то мы не успеем спасти мир до того, как твоя рукотворная буря совсем его доконает.
— Похоже, ничего другого не остается, — сказал он. — Но предупреждаю, я не знаю, что из этого получится. Может, ничего и не выйдет.
— Ну, нет так нет, — беспечно отозвалась Нэнси. — Но они же танцуют, так ведь, дорогой? И, возможно, если мы хотим любить…
— Ты все еще любишь меня? — недоверчиво спросил Генри.
— Никогда я не любила тебя так сильно, — сказала она. — О, давай не будем терять время. Идем, дорогой, а то еще твоя тетушка выкинет что-нибудь несусветное. У вас потрясающая семья, Генри. Вы все просто помешались на своих хобби. Я совершенно ничего не имею против, милый, но, умоляю, только не сейчас.
— Джоанна здесь? — воскликнул Генри, позволяя увлечь себя к двери.
— Конечно, — подтвердила Нэнси. — Но давай пока оставим ее в покое. Отведи меня к фигуркам, мой милый, потому что в ушах у меня звучит ритм танда, а в глазах — золотистый свет. Может быть, ради этого я и родилась на свет, и торжество славы Господней было, есть и пребудет вовеки. Поторопись, прошу тебя, потому что мир движется быстро, и мы должны успеть хотя бы предстать перед ним.
Внизу в гостиной котенок потянулся и зевнул. Сибил спустила его на пол, как только вошла с улицы, и попросила служанку присмотреть за ним. Но руки до него дошли лишь сейчас: м-р Кенинсби, Ральф, да и сама Сибил требовали внимания. А теперь добавились еще Джоанна и Стивен. Аарон Ли, глядя на сестру с настороженной ненавистью, произнес:
— Раз уж ты здесь, Джоанна, лучше бы тебе лечь в постель. Да и ему тоже, — кивнул он на Стивена.
— Да, Аарон, — покладисто, но с легким смешком сказала Джоанна. — В такую ночь плохо оказаться на улице, а?
Аарон огляделся; кроме них троих и котенка, в гостиной никого не было.
— Зачем ты пришла? — прошипел он.
— Повидаться с тобой, дорогой, — отозвалась старуха. — И Стивен тоже. Он так любит тебя, мой Стивен. Так ведь, Стивен?
— Да, бабушка, — послушно ответил Стивен.
— Какой он большой, а, Аарон? — продолжала Джоанна. — Он намного больше тебя, правда?
Она соскочила с кресла и начала рыскать по залу, принюхиваясь. Наконец она добралась до котенка и уставилась на него. Котенок потерся о ее ногу, почувствовал мокрую ткань юбки и отскочил в сторону. Старуха нагнулась, почесала ему за ухом и начала приговаривать слова, которых никто кроме котенка не расслышал.
Котенок подпрыгнул, упал, перевернулся на спину и начал елозить по полу от удовольствия. Джоанна подозвала его, и он подобрался, внимательно следя за ее пальцами.
— Шла бы ты лучше отдыхать, Джоанна, — в сердцах воскликнул Аарон. — Сними это тряпье и заберись под одеяло, а то заболеешь.
— Ты глупец, Аарон, — отозвалась старуха. — Не то что болезнь, меня и смерть не берет. Я никогда не заболею. Я буду преображена, как только утраченное тело вновь станет единым. — Она повернулась к Аарону. — А где тогда будешь ты? Каково тебе будет в руках мучителей?
— Ты сумасшедшая, — проворчал Аарон. — Ты просто безумная старуха, погрязшая в своих бреднях.
Она отпустила котенка и чуть ли не подбежала к нему.
— Бредни, говоришь? — фыркнула она. — Ты помог спрятать моего младенца, Аарон Ли, а теперь говоришь, что это бредни?
— Твой младенец умер, — огрызнулся Аарон, и два старых человека яростно уставились друг на друга. — Разве ты до сих пор этого не поняла?
Она вцепилась в его одежду. От резкого движения брызги талого снега разлетелись по комнате.
— Мой младенец никогда не умрет, — крикнула она, — и ты знаешь это. Поэтому ты и ненавидишь меня. — Но тут как-то вдруг ее поведение изменилось. — Ты прав, Аарон, — забормотала она. — Да, да, ты прав. Дай мне твою постель, в которой спать, и твою тарелку, из которой есть, и однажды я дам тебе еду и постель в доме, лучшем, чем этот. Но сначала поцелуй меня, Аарон, и я никогда не пошлю Стивена вырвать у тебя из глотки тайну могилы, в которой вы похоронили его. Поцелуй меня, Аарон.
Аарон Ли порывисто встал и наступил на котенка, деловито обнюхивавшего его ноги. Котенок взвизгнул; Аарон оступился и едва не упал. Он яростно обернулся и пнул котенка ногой так, что тот отлетел к противоположной стене.
— Выброси его! — завопил он. — Вышвырни его на улицу. Кто его приволок? Стивен, поймай эту тварь и выброси за дверь.
Молодой человек, который все это время тупо подпирал стену, следя глазами за Джоанной, нерешительно шевельнулся. Джоанна не подала ему знака, и он, в один шаг оказавшись у стены, поднял котенка, совершенно скрывшегося в его огромных ладонях.
— Что мне с ним делать, бабушка? — гулким басом спросил он.
— Выкипи за дверь! — приказал Аарон.
— О нет, не надо, не выбрасывай его в снег, — сказала Джоанна. — Это такой ловкий маленький кот. Он очень маленький, но все сначала бывает маленькое. Он вырастет, вырастет. Пусть он спит на моем одеяле, Аарон; кошки чувствуют кровь и садятся в круг около тайного места, ожидая Бога. Ты когда-нибудь видел, какими глазами они смотрят на тебя, когда ты тасуешь карты? Видел маленькие зеленые глаза и маленькие царапающиеся коготки? Дай его мне, и он будет спать, пока не придет должный час.
