В комнате царил полумрак, и только яркий столбик света от старой настольной лампы падал на бумажный коллаж, составленный из больших и малых разноцветных кусочков.
Киндерману казалось, что такое освещение помогает сосредоточиться.
Некоторое время он стоял, тяжело и шумно дыша, скользя взглядом по столу, от одной бумажки к другой. Наконец закрыл глаза и мысленно приказал себе: “Вольно!.. Разойдись!” Разум его давно уже привык отдыхать по таким вот шутливым командам: они помогали встряхнуться, вымести прочь ненужный мысленный хлам, перегруппировать умственную энергию для решающего наступления на поставленную задачу. “Полный сброс! Чисто в голове! Все ушло!”
Он открыл глаза и еще раз пробежался взглядом по заключению патологоанатома: “…Переломы позвоночника и шеи, трещины в черепе, многочисленные порезы, ушибы и ссадины; на шее — разрывы кожи и кровоподтеки; растяжение стерномастоидных, трапециевидной и других, мелких групп мышц; переломы позвонков, разрыв передней и задней систем позвонковых связок…”
Киндерман взглянул в окно, на капитолийский купол — единственное светлое пятно в черной яме спящего города. Затем крепко сжал веки и мысленным усилием восстановил в памяти разговор с патологоанатомом. Это было в двадцать три пятьдесят пять, через несколько часов после гибели Дэннингса…
“— Могло ли произойти такое в результате падения?
— Маловероятно. Очень странно, что стерномастоидные и трапециевидные мышцы не смягчили удар, не говоря уже о шейных и позвонковых связках…
— Значит, вы считаете, что это невозможно?
— Ну, вообще-то, человек был пьян, мышцы находились в расслабленном состоянии. Если принять во внимание силу начального импульса…
— А также то, что прежде чем упасть, он пролетел двадцать или тридцать футов…
— Вот-вот. И если предположить, что еще и голова в момент удара натолкнулась на что-то, другими словами, что некое препятствие в конечной точке траектории нарушило синхронность движения головы и тела как единой системы… Что ж, стечение целого ряда случайных обстоятельств могло дать такой результат. Но только могло — не более того.
— А человек мог бы сделать такое?
— Ну, разве что человек необычайной физической силы…”
Киндерман тщательно проверил все, что касалось местопребывания Карла Энгстрема в момент гибели режиссера. Расписание сеансов, график движения автобусов на маршруте “Ди-Си Транзит” — все, казалось бы, подтверждало алиби швейцарца. Более того, водитель того самого автобуса, в который Карл, по его словам, сел у самого кинотеатра, закончил работу как раз на остановке у пересечения Висконсин-авеню и М-стрит, в том самом месте, где Карл и сошел, якобы, в девять двадцать; точное время пересменки значилось в водительском журнале: 21 час 18 минут.
Но на столе перед Киндерманом лежал документ, датированный 27 августа 1963 года. Это было судебное заключение, согласно которому Энгстрем обвинялся в регулярном хищении наркотиков из дома врача в Беверли Хиллз, где он работал тогда вместе с Уилли.
“Родился 20 апреля 1921 года в Цюрихе, Швейцария. Сочетался браком с Уилли Браун 7 сентября 1941 года. Дочь Эльвира: родилась 11 января 1943 года в Нью-Йорке; местопребывание в данный момент не установлено. Обвиняемый…”
Но странные вещи произошли затем в этой судебной истории. Врач, чьи свидетельские показания сами по себе могли бы легко решить исход дела, внезапно и без всяких объяснений снял обвинения.
Почему он сделал это?
Уже через два месяца после этого Энгстремы оказались у Крис Мак-Нил; это могло означать лишь, что от предыдущего своего хозяина они получили самую лучшую рекомендацию.
Как такое могло произойти?
В том, что Энгстрем действительно на протяжении нескольких месяцев воровал наркотики, сомнений быть не могло. Но проведенное тогда же медицинское обследование не выявило ни намека на то, что он когда-либо их употреблял.
Что бы это значило?
Детектив крепко зажмурился, продекламировал мысленно кэрроловского “Бармаглота” — очередное свое упражнение для умственного расслабления, — затем открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд на капитолийской ротонде, чтобы сбросить напряжение окончательно. В который раз уже ничего из этого не вышло. Он вздохнул и пробежал взглядом отчет полицейского психолога об осквернениях в Святой Троице, обращая внимание на отдельные слова, подчеркнутые красным карандашом статуя… фаллос… человеческие испражнения… Дэмиен Каррас…” Затем достал с полки научный трактат о черной магии и колдовстве, открыл его на странице с закладкой и стал читать:
“Черная месса… один из ритуалов дьяволопоклонства. Основные его элементы: 1. Так называемая “проповедь” — воззвание к силам Зла; 2. Совокупление с демоном, по описаниям необычайно болезненное (пенис его сравнивается с “ледышкой”); 3. Осквернения, как правило, эротического характера. Типичный пример: “жрецы” черной магии, используя муку, испражнения, менструальную кровь и гной, приготавливают гостию в форме влагалища и, вступая затем в половое “сношение” с ним, громогласно пытаются убедить себя и окружающих в том, что насилуют святую Деву Марию или самого Христа. Другой пример: девушке во влагалище вставляется статуэтка в форме распятия; в анус же заталкивается гостия, которую “жрец” в процессе содомического акта разминает концом полового члена. Существенную роль в проведении ритуалов играют статуи Христа и Девы Марии в натуральную величину. Фигура Девы, раскрашенная как правило “под шлюху”, имеет большие груди (служители культа обсасывают их во время ритуала), а также влагалище, приспособленное для введения пениса. К статуе Христа присоединяется фаллос — как для орального “совокупления”, так и для введения в анус мужчине или во влагалище женщине. Иногда в тех же целях к кресту привязывают живого человека; семя его после извержения собирается в сосуд, заранее “освященный” разного рода богохульными действиями, и впоследствии используется для приготовления причастия, которое “освящается” на алтаре, измазанном экскрементами. Все это…”
Киндерман пролистнул страницы, нашел заранее отчеркнутый абзац о ритуальных убийствах и стал медленно водить по странице указательным пальцем. Он прочитал его, нахмурился, покачал головой. Несколько секунд он стоял, глядя задумчиво на настольную лампу, затем щелкнул выключателем и вышел из комнаты.
Через минуту детектив сидел уже за рулем автомобиля; он направлялся в морг.
Юный дежурный сидел за стойкой и безмятежно жевал ржаной бутерброд с ветчиной и сыром; увидев Киндермана, он лишь смахнул лениво крошки с газетного кроссворда.
