— Так каков результат моего анализа?
Свободной рукой Макги задумчиво почесал за ухом.
— Анализ на протеин не показал никаких отклонений от нормы. Кроме него, мы проверили состояние крови. Если бы обнаружилось слишком большое количество красных кровяных телец, это могло означать, что где-то в головном мозге произошло кровоизлияние.
— Но цифра оказалась нормальной, — опередила его Сюзанна.
— Да. Если бы оказалось слишком много белых кровяных телец, это означало бы, что в организме есть инфекция.
— Но и этот тест показал норму, так?
— Да.
Холодные, безжалостные факты загоняли ее в угол. «Ты здорова, — выпаливали прямо ей в лицо эти факты. — Твое тело работает прекрасно. Твой мозг работает безукоризненно. Вот с психикой у тебя непорядок. Это не болезнь тела, Сюзанна, это болезнь души. Ты — душевнобольная. Ты — чокнутая, Сюзанна. По тебе плачет сумасшедший дом».
Она старалась прогнать от себя эти назойливые страшные мысли, старалась заглушить в себе хор сомнений, терзаний, тревог.
Она жалобно и с надеждой спросила:
— Ну хоть что-нибудь ненормальное показал этот анализ?
— Ничего. Мы даже проверили твою спинномозговую жидкость на содержание сахара. Есть вирусы, которые понижают уровень сахара, но в твоем случае была норма. Чуть ниже, чем обычно, но на это не обращают никакого внимания.
— Получается, что я хрестоматийный пример здоровой женщины тридцати двух лет?
Макги был явно встревожен затянувшимися поисками верного диагноза.
— К сожалению, нет. Где-то затаилась болезнь.
— Где?
— Не знаю.
— Звучит не очень-то ободряюще.
— Мы будем продолжать исследования.
— Наверное, это затянется надолго?
— Нет. Мы постараемся поставить диагноз как можно быстрее.
— Каким образом?
— Ну, во-первых, я сегодня же возьму рентгеновские снимки, электроэнцефалограмму и все результаты анализов домой, чтобы еще раз внимательно их изучить. Может быть, удастся найти какую-то деталь, ускользнувшую от нашего внимания.
— А если не удастся ничего найти?
Он замешкался, не зная, как сказать, и наконец проговорил:
— В общем... есть еще один тест, который придется пройти.
— В чем он заключается?
— Там довольно сложная процедура.
— По твоему лицу можно догадаться, что непростая.
— Это церебральная ангиограмма. Мы применяем ее обычно по отношению к больным, страдающим тяжелыми формами паралича. Если им предстоит операция на сосудах головного мозга, то без этого теста не обойтись.
— В чем он состоит?
— Мы вводим в кровь радиоизотопы. Это делается через артерию в области шеи. Неприятная процедура.
— Я догадываюсь.
— Да, болезненная.
Сюзанна инстинктивно потрогала свою, шею.
Макги продолжал:
— К сожалению, эта процедура несет с собой определенный риск для пациента. Небольшой процент пациентов после этой процедуры получает осложнения. Иногда бывает смертельный исход. Заметь, что я не употребил слов «ничтожно малый процент».
— Да, ты сказал «небольшой процент», и это означает, что такие случаи довольно редки, но опасность нельзя сбрасывать со счетов.
— Именно так.
— По-видимому, это какой-то усложненный вариант рентгеновского обследования?
— Да. Как только радиоизотопы попадают в мозг, мы делаем серию снимков, отслеживая их путь по всем сосудам мозга. Это дает наиболее полную картину состояния сосудистой системы. Мы определяем размер просветов во всех сосудах, определяем точное место кровоизлияния, тромба. Это очень точный метод, при нем ни одна мелочь не ускользает.
— Кажется, это именно то, что нужно в моем случае.
— Обычно я прибегаю к ангиограмме только в самых тяжелых случаях — при потере речи, при параличе или при инсульте, когда пациент не может надеяться на возвращение к полноценной жизни.
— Это как раз про меня, — мрачно сказала Сюзанна.
— О нет. Совсем не про тебя. Между тяжелым поражением мозга при инсульте и галлюцинациями такого типа, как у тебя, — колоссальная разница. Поверь мне, твой случай куда более легкий.
Они замолчали и долго держали друг друга за руки, не произнося ни слова. Затем Сюзанна заговорила:
— Предположим, ты не найдешь ничего нового в результатах анализов.
— Предположим.
— Будешь ли ты готовить меня в этом случае к ангиограмме?
Макги закрыл глаза и молчал.
Сюзанна заметила, как подергивается его левое веко.
— Я просто не знаю, — медленно начал он. — Это зависит от многих вещей. Вообще я исповедую старое правило врачей: «Если не можешь принести пользу, не делай по крайней мере вреда». Я хочу сказать, что, если обнаружится хоть малейший намек на то, что твоя болезнь не связана с состоянием тканей мозга...
— Она связана только с этим, — оборвала его Сюзанна.
— Даже если будет необходимость в ангиограмме, я хотел бы подождать несколько дней, чтобы ты окрепла.
Сюзанна облизнула пересохшие губы.
— Если и ангиограмма не обнаружит никаких отклонений, а галлюцинации будут продолжаться, что тогда?
— Этой процедурой мы исчерпаем все методы, доступные современной медицине в подобных случаях.
— О-о, нет, этого быть не может.
— Да, к сожалению, мы будем вынуждены отвергнуть диагноз недуга, связанного с физическим состоянием мозга, и должны будем перейти к другого рода обследованиям.
— Нет, только не это!
— Сюзанна, у нас нет другого выхода.
— Нет.
— Нет ничего стыдного в обследовании психиатра. Это всего лишь...
— Я не стыжусь, просто не верю в то, что это может помочь.
— Современная психиатрия достигла...
— Нет, — оборвала она разговор. Она ни на минуту не могла допустить, что ее будут годами лечить, что ей предстоят долгие годы кошмаров. — Нет. Причина наверняка есть, она в состоянии моего мозга. Ее надо отыскать. Ты сможешь сделать это. Она наверняка существует.
Макги решил не настаивать.
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Очень тебя прошу.
— еще не все возможности исчерпаны.
— Вот-вот, я же говорила.
Макги, должно быть, заметил, как Сюзанна облизывает пересохшие губы.
— Хочешь выпить воды? — предложил он ей.
— Да, с удовольствием.
Он подал ей стакан с водой, и она выпила его большими жадными глотками.
— Ты так ничего и не вспомнила о своей работе? — поинтересовался Макги.
Вопрос застал ее врасплох. В последний раз корпорация «Майлстоун» всплывала у нее в памяти, когда ей звонил Филипп Гомез. Это было в понедельник утром. С тех пор прошло много времени — больше двух суток. Мало того, она старалась не вспоминать о своей работе, гнала прочь мысли о ней, словно с ними было связано что-то смертельно опасное. Она на самом деле испытывала страх. Простое упоминание доктора о «Майлстоуне» окатило ее ледяным ужасом. Неизвестно откуда в сознании возникло убеждение, что галлюцинации — кошмарные встречи с мертвецами — каким-то образом связаны напрямую с ее работой в «Майлстоуне». Это убеждение было и странным, и тревожным одновременно.
Макги, вероятно, заметил ее беспокойство, он нагнулся к ней и спросил:
— Сюзанна, что-то случилось?
Она поделилась странной мыслью о том, что галлюцинации и ее работа в «Майлстоуне» каким-то образом связаны между собой.
— Ты говоришь — связаны? — Макги был явно озадачен. — Но каким образом?
— Не имею ни малейшего представления. Я просто чувствую, что связь существует.
— То есть ты хочешь сказать, что у тебя были подобные галлюцинации еще до автокатастрофы?
— Нет, разве такое могло быть?
— Ты не можешь точно сказать — были галлюцинации или их не было?
— Не было. Точно не было.
— Как-то неуверенно ты говоришь.
Сюзанна попыталась сосредоточиться и вспомнить получше.
Макги терпеливо ждал ответа.
— Я абсолютно уверена, что галлюцинации начались у меня только после аварии. Такие вещи не забываются. Случись такое со мной раньше, я бы вспомнила.
