— Желаю весело провести время.
Затем он кивнул обоим Монтгомери и надел шляпу.
— До скорой встречи, Уильям.
Едва Чарли ушел, зал начал быстро наполняться посетителями. Казалось, мертвые мужчины и женщины только и ждали возможности усесться за столиками. Многие приветственно кивали Уильяму.
— У меня остались вопросы, — сказал отцу Байрон.
— Я только не знаю, понравятся ли тебе мои ответы.
Уильям подозвал официантку.
— Еще виски. Целую бутылку.
— Скажи, мама знала обо всем этом? — спросил Байрон, когда официантка ушла.
— Знала.
— Тогда я не понимаю твоих отношений с Мэйлин. Если Хранительницы и Гробовщики образуют пару и каждый из них передает свою миссию по наследству… — Байрон задумался. — Все должно было бы застопориться уже через одно поколение.
— Любовь, сынок, не обязательно предполагает брак и семью. Если Хранительница и Гробовщик решат пожениться, кому-то из них нужно будет выбрать другую семью и передать свою миссию другому человеку. Тогда один из их детей — сын или дочь — освобождаются от миссии. В этом преимущество договора. Ты можешь выбрать свободу для одного из своих детей.
Уильям невесело рассмеялся.
— Если б я женился на Мэйлин, кому-то из наших детей перешла бы миссия Хранительницы или Гробовщика, а партнера или партнершу пришлось бы искать в других семьях. В каких именно — решали мы сами. Если б у нас не было детей или мы не сочли бы их достойными продолжателями, мы имели право выбирать преемников. Это еще одна лазейка, и Мэйлин очень умно ею воспользовалась, выбрав Ребекку. Правда, она хотела, чтобы Элла и Ребекка сами решили, кто из них возьмет на себя миссию Хранительницы. Но увы, Элла поспешила сделать совсем другой выбор, не дожидаясь, пока ее бабушка посвятит Ребекку в суть дела.
— Значит, ты бы мог…
— Да, но только если бы ты вырос никчемным человеком, которому нельзя доверить миссию. Тогда бы я руководствовался исключительно тем, что будет лучше для нашего города. К счастью, ты меня не посрамил. Я внимательно наблюдал за тобой и давно понял: ты будешь прекрасным Гробовщиком. Гораздо лучше меня.
Уильям забрал бутылку из рук подошедшей официантки и разлил виски по бокалам. Между тем официантка не торопилась уходить, и Байрон вопросительно посмотрел на нее. Она тут же наклонилась к нему и прошептала:
— Если ты только захочешь, — ее язык коснулся раковины его уха, — можешь провести здесь всю ночь. Мистер С. разрешил.
Официантка выпрямилась и добавила, обводя рукой зал:
— Кто угодно. Что угодно. Любое твое желание, любой каприз и прихоть.
Сейчас почти все посетители смотрели на Байрона. Он ловил сладострастные улыбки женщин, видел призывно раскрытые рты и томно прикрытые глаза. Они изголодались по живым мужчинам и не скрывали этого. Байрон не знал, как вести себя и что говорить.
Официантка подала ему конверт.
— Это наша кредитная расписка. Она действует до… самой твоей смерти. А пока ты жив, мы рады видеть тебя здесь. Заходи, тебе у нас понравится.
— Спасибо, — сказал Байрон, но вовсе не потому, что был благодарен такому вниманию со стороны мертвецов.
Официантка выжидающе смотрела на него, и он понял: надо сказать что-то еще.
— Я не знаю, что у вас говорят в таких случаях.
Официантка вновь наклонилась к нему, провела губами по его щеке и вложила в руку книжечку картонных спичек.
— Добро пожаловать в наш мир, Гробовщик.
Дайша постучала в дверь трейлера. Ей было странно стучаться, прежде чем войти в свое бывшее жилище. Ей было немного странно. Она знала, что ее здесь не ждут, но и не прийти сюда она не могла. Уж лучше предупредить о своем приходе, чем свалиться, как снег на голову.
Дверь открыла мать. На матери была все та же давно не стиранная футболка и слишком облегающие джинсы. Косметика частично скрывала одутловатость лица, но не могла скрыть воспаленных, налитых кровью глаз. В одной руке мать держала бутылку с пивом и сигарету. Некоторое время женщина молча смотрела на невесть откуда явившуюся дочь.
— По-моему, ты съехала от нас, — сказала Гейл (так звали ее мать).
За спиной, в тесном пространстве трейлера, верещал телевизор, отбрасывая на стены синеватые тени.
— Как видишь, вернулась.
Дайша хотела отпихнуть Гейл и войти внутрь, но что-то ее останавливало. Ей не хотелось прикасаться к матери.
— Как это, вернулась? — Гейл уперлась спиной в дверной косяк и разглядывала дочь. — Наверное, натворила что? Учти, у меня нет денег вносить за тебя залог и вытаскивать из какой-нибудь стремной истории. Слышишь?
— Где Пол?
— На работе, — сощурила глаза Гейл.
— Отлично, — сказала Дайша, входя в трейлер.
— Эй! Кажется, я не приглашала тебя войти.
Но Дайша уже вошла, и ее матери не оставалось другого, как зайти внутрь и шумно захлопнуть дверь. Увидев, что на сигарете нарос пепел, Гейл стряхнула его в одну из нескольких доверху забитых окурками пепельниц, стоявших на щербатом кофейном столике.
— Почему это я не могу войти? — искренне удивилась Дайша.
— Потому что у меня не гостиница. Если ты решила уйти…
— Не я решила уйти. Ты меня, считай, выгнала.
Прежняя нерешительность, не оставлявшая Дайшу с момента пробуждения, исчезла. Она оглядела комнатенку трейлера. Стены потемнели от дыма множества сигарет, выкуренных в тесном пространстве. На полу лежал все тот же ковер, прожженный во многих местах и залитый пивом и виски. Вся скудная мебель была в трещинах и царапинах — следах семейных потасовок и нищеты. Дайша стояла и не могла поверить: неужели эта клетушка когда-то была ее домом? Но других жилищ она не помнила. Все ее сознательные годы прошли здесь, в этом трейлере.
— Он обещал заботиться о тебе. Ты что же, думаешь, я отдала бы тебя первому встречному?
Гейл закурила другую сигарету и уселась на продавленный диван.
— Пол говорил, что это хороший человек, — сказала она, глотнув пива и затянувшись сигаретой.
— Но ты-то, мама, знала, что это не так.
Гейл снова приложилась к бутылке, затем смерила дочь взглядом и усмехнулась.
— Хорошо выглядишь. А если вы поссорились… Так надо уметь ладить с мужчинами. Уже не маленькая, могла бы и сообразить.
— Если хочешь знать, я — мертвая.
— Что-что?
Дайша подошла к дивану. Она вглядывалась в лицо матери, надеясь уловить хоть какой-то проблеск чувств, хоть какой-то намек, что Гейл рада ее видеть. Ничего. Мать встретила ее не лучше, чем соседку, явившуюся не вовремя.
— Я умерла, — повторила Дайша.
