Он собирается схватить меня, но я этого не допущу. Сердце колотится, я подбираю юбки, готовая бежать. Я пытаюсь сделать шаг, но ноги вдруг начинают дрожать, как у новорожденного теленка. Земля подо мной мерцает и раскачивается.
Что происходит?
Двигаться. Я должна двигаться, но не могу. Странное покалывание начинается в пальцах, оно поднимается по рукам, проникает в грудь. Я вся дрожу. Ужасная тяжесть давит на меня, не давая дышать, заставляя опуститься на колени. Меня охватывает паника. Я хочу закричать, но не могу выдавить ни слова, ни звука. Мужчина протягивает мне руку, но я уже падаю на землю. Я хочу попросить его помочь. Сосредотачиваюсь на его лице, на полных губах. Темные вьющиеся волосы падают ему на глаза, на темные, карие глаза, окруженные невероятно длинными ресницами. Тревожащие глаза.
«Помогите мне…»
Эти слова вспыхивают в моем уме. Я не боюсь утратить девственность; я поняла, что умираю. Я пытаюсь открыть рот и сказать ему это, но из горла вылетает лишь невнятный сдавленный звук. Сильный запах роз и специй захлестывает меня, мои веки трепещут, я стараюсь не закрывать глаза. А его губы открываются, движутся…
Его голос произносит:
— Такое случается.
Тяжесть увеличивается, я чувствую, что вот-вот взорвусь… а потом оказываюсь в крутящемся туннеле ослепительных красок и света, и меня влечет куда-то вниз, как подводным течением. Я падаю целую вечность. Вокруг роятся картины прошлого. Я пролетаю мимо десятилетней себя, играющей с Джулией — мы возимся со старой тряпичной куклой, которую я годом позже потеряла на пикнике; а вот мне шесть лет, Сарита умывает меня перед обедом. Время раскручивается назад, вот мне три года, два, вот я младенец, а потом — нечто бледное и непонятное, некое существо не крупнее головастика и точно такое же хрупкое. Меня подхватывает могучее течение, проталкивает сквозь завесу тьмы — и вот я опять вижу извилистую индийскую улочку. Я здесь всего лишь гость, я двигаюсь в ожившем сне, никаких звуков вокруг, кроме биения моего сердца, моего тяжелого дыхания, гула моей крови, бегущей по венам. По крышам надо мной несется обезьянка шарманщика, она скалит зубы. Я пытаюсь заговорить, но не могу. Обезьяна перепрыгивает на следующую крышу. Это крыша какой-то лавчонки, с карнизов свисают сушеные травы, а на двери прикреплен маленький символ — луна и глаз, такой же, как на ожерелье моей матери. По идущей под уклон улице быстро шагает женщина. У нее золотисто-рыжие волосы, она одета в синее платье и белые перчатки. Моя мать. Что моя мать делает здесь? Она должна быть сейчас в доме миссис Талбот, пить чай и обсуждать ткани.
С ее губ слетает мое имя. «Джемма. Джемма». Она ищет меня. За ней следует индиец в тюрбане. Она не слышит его шагов. Я пытаюсь ее позвать, но изо рта опять не вылетает ни звука. Одной рукой матушка толкает дверь лавки и входит. Я спешу за ней, сердце колотится все громче и сильнее. Она должна знать, что за ней идет этот мужчина. Она должна уже слышать его дыхание. Но она смотрит только перед собой.
Мужчина извлекает из-под плаща кинжал, но матушка все равно не оборачивается. Я чувствую себя так, словно внезапно заболела. Я хочу остановить матушку, оттолкнуть ее. Но каждый шаг дается с трудом, я как будто проталкиваюсь сквозь воздух, поднимаю ноги медленно, очень медленно. Мужчина останавливается, прислушивается. Его глаза вдруг округляются. Ему страшно.
В глубине лавки, в темноте, что-то ждет, свернувшись кольцом. Как будто сама тьма вдруг начала шевелиться. Но как она может шевелиться? Однако это так, она движется с холодным скользящим звуком, от которого по коже бегут мурашки. Нечто темное поднимается из своего укрытия. Оно увеличивается, оно заполняет все вокруг. Чернота в центре этого кружится водоворотом, и звук… невообразимо ужасные крики и стоны вырываются из тьмы.
Мужчина бросается вперед, и нечто захлестывает его. И пожирает. Теперь тьма нависает над моей матерью и обращается к ней шипящим голосом:
— Иди к нам, красавица. Мы давно ждем…
Я мысленно кричу изо всех сил. Матушка оглядывается, видит кинжал, лежащий на полу, хватает его. Темное нечто яростно завывает. Матушка намерена бороться. Она намерена выстоять. Одинокая слеза сползает по ее щеке, матушка закрывает полные отчаяния глаза, тихо, как молитву, повторяя мое имя: «Джемма… Джемма…» А потом стремительным движением взмахивает кинжалом — и вонзает его в себя.
Нет!..
Мощным толчком меня выбрасывает из лавки. Я снова на улицах Бомбея, как будто никогда и не заходила в лавку, и я отчаянно кричу… а потом меня крепко хватает за руки молодой индиец.
— Что вы видели? Скажите мне!
Я брыкаюсь и дергаюсь, вырываясь. Неужели вокруг нет никого, кто мог бы мне помочь? Что происходит? Матушка! Мой ум отчаянно пытается вернуть способность рассуждать здраво, логично и наконец справляется с этим. Моя мать сейчас пьет чай в доме миссис Талбот. Я отправлюсь туда и сама смогу в этом убедиться. Конечно, она рассердится и отправит меня домой с Саритой, и не будет никакого шампанского и никакого Лондона, но это не имеет значения. Она будет жива и здорова, и очень сердита, но я с радостью приму от нее любое наказание.
Индиец продолжал кричать:
— Вы видели моего брата?
— Отпусти меня!
Я с силой пнула его ногой; ко мне снова вернулись силы. Видимо, я угодила в самую болезненную точку. Он рухнул на землю, а я слепо помчалась по улице, повернула за угол, страх гнал меня вперед… Перед входом в какую-то лавку собралась небольшая толпа. На карнизах крыши висели сушеные травы, а рядом сидела на земле девочка, играла во что-то…
Нет. Это все тот же чудовищный сон. Я вот-вот проснусь в собственной постели и услышу громкий, немного сиплый голос отца, рассказывающего очередную старую шутку, и мягкий смех матушки…
На ватных ногах я подошла к толпе и стала пробираться сквозь нее. Обезьянка шарманщика спрыгнула вниз и вертела головой, с любопытством рассматривая тело.
Несколько человек, стоящих впереди, расступаются. Мой ум постепенно, поочередно фиксирует увиденное. Перевернутый ботинок со сломанным каблуком. Откинутая в сторону рука со сжатыми пальцами. Содержимое сумочки, рассыпанное в пыли. Обнаженная шея над воротом синего платья. Прекрасные зеленые глаза, открытые, но ничего не видящие. Губы матушки слегка приоткрыты, как будто она пыталась что-то сказать, умирая.
«Джемма…»
Темно-красное озеро крови увеличивается, кровь вытекает из-под безжизненного тела матушки и просачивается в пыльные трещины в земле, напоминая изображение Кали, темной богини, проливающей кровь и крушащей кости. Кали-разрушительница. Благосклонная ко мне богиня. Я закрываю глаза, желая, чтобы все это исчезло.
