— Что?
— Вы хотите узнать о ней?
Хоумер уже встал, трясясь, как все вокруг. Все, кроме Джейфа. Трепет покинул его. Он один оставался твердым в этом колеблющемся мире.
— Я не знаю, что ты там хорошего откопал. Но мне это все не по вкусу.
— Я вас не виню, — заверил Джейф. Он не смотрел на нож, ему это было не нужно. Он его чувствовал. — Но вы должны это знать хотя бы по долгу службы, не так ли?
Хоумер сделал пару шагов назад. Все его злорадство куда-то подевалось. Он неуклюже споткнулся, будто пол комнаты вокруг стал неровным.
— Я сижу в середине мира, — продолжал Джейф. — Вот эта маленькая комната… в ней вся суть.
— Чего?
— Да-да, именно так.
Хоумер нервно усмехнулся, оглядываясь на дверь.
— Вы уходите?
— Да, — он взглянул на часы. — Пора. Только вниз загляну.
— Вы меня боитесь, — сказал Джейф. — И это правильно. Я уже не тот, каким был.
— Разве?
— Да.
Хоумер снова оглянулся на дверь. До нее оставалось пять шагов; если побежать, то четыре. Он уже прошел полпути, когда Джейф схватил нож. Он нащупывал дверную ручку, когда услышал…
Он дико обернулся, и нож вошел прямо в его выпученный глаз. Это была не случайность, а синхронность. Глаз блестел, блестел и нож, их блеск соединился. В следующее мгновение Хоумер закричал и повалился на дверь. Рэндольф устремился к нему.
Печь гудела все громче. Прислонившись к мешкам с почтой, он чувствовал, как конверты трутся друг о друга, как слова дрожат на бумаге, сливаясь в горячечные гимны. Кровь была морем, а его мысли — лодками в этом море, красном и горячем.
Он схватился за рукоятку ножа и выдернул его. Никогда раньше он не проливал крови; даже таракана не раздавил, разве что случайно. Но теперь ощущение теплой и влажной рукоятки показалось ему восхитительным. Испытание: кровавая жертва.
Усмехаясь, он поднял нож и, прежде чем его жертва успела рухнуть на пол, вонзил его в горло по самую рукоятку. На этот раз он не выпустил нож, вращая его до тех пор, пока стоны Хоумера не умолкли. Тогда он снова вытащил нож и ударил Хоумера в грудь. Там была кость, и нож шел туго, но Джейф давил с невероятной силой. Хоумер захрипел, кровь хлынула у него изо рта и из раны на горле. Джейф выдернул нож, обтер его носовым платком и стал думать, что делать дальше. Если он потащит мешки с почтой к печи, его могут обнаружить — он еще опасался этого даже в своем новом состоянии. Лучше устроить печь прямо здесь. После всего случившегося огонь не помешает. Джейф склонился над распростертым на полу телом и извлек из кармана коробок спичек.
Внезапно он испытал печальное чувство. В этой комнате он провел много недель, опьяненный тайной, охваченный каким-то священным безумием. Теперь все кончилось. Разделавшись с Хоумером и с письмами, он становился отверженным, человеком без прошлого, всецело преданным Искусству, о котором он ничего не знал, но стремился узнать.
Он разорвал несколько писем, чтобы дать огню разгореться. После этого его уже не остановить, содержимое комнаты: бумага, дерево, плоть — давало ему прекрасную пищу. Он зажег спичку и кинул ее в кучу смятых бумаг. Вспыхнувший огонь заставил его понять, что свет сделался ненавистным ему. Темнота влекла его гораздо сильней: в ней таилось столько удивительных и страшных открытий!
Он отступил к двери. Там лежал зияющий тремя глубокими ранами труп Хоумера, и Джейфу с трудом удалось оттащить его в глубь комнаты. Жар стремительно нарастал. Оглядев комнату, он увидел, что она пылает из конца в конец, отдавая огню все новые пространства.
* * *
Сожаление о случившемся пришло к нему лишь тогда, когда он тщательно очищал свою комнату от следов присутствия того, кто был Рэндольфом Эрнестом Джейфом. Он жалел не о пожаре — тут все было сделано правильно, — но о том, что оставил тело Хоумера в своей рабочей комнате. Можно было отомстить куда изощреннее. Разрезать труп на кусочки, упаковать их — язык, глаза, кишки, голову — в пакеты и разослать в разные концы по случайным адресам. Послать почтовика по почте. Он пообещал себе не упускать в будущем таких возможностей.
Очистка комнаты не заняла много времени. У него было мало имущества, и большинством его он не дорожил. Он отобрал деньги, фотографии, кое-какую одежду. Все это влезло в тощий чемоданчик.
С этим чемоданчиком в руках Джейф в середине ночи покинул Омаху и отправился куда глаза глядят. Ворота на Восток, ворота на Запад. Ему было все равно, куда идти. Все пути вели к Искусству.
В жизни у Джейфа было мало интересного. Он родился в полусотне миль от Омахи, там же окончил школу, похоронил родителей, сделал предложение двум женщинам и получил отказ. Несколько раз он покидал свой городок и даже подумывал (после второго отказа) перебраться в Орландо, где жила его сестра, но она отговорила его, ссылаясь на то, что там слишком жаркая погода. Поэтому он остался в Омахе, переходя с одной работы на другую, не имея ни друзей, ни близких.
Но в уединении комнаты с письмами без адреса он отыскал неведомые ранее возможности, и это придало ему охоту к дальним странствиям. Раньше он не считал нужным куда-то ехать ради таких банальностей, как море, солнце и дурацкий Микки-Маус. Но теперь он знал — за всем этим кроются тайны и скрытые силы, и, когда он станет Владыкой Мира, он уберет всю эту чепуху (вместе с солнцем, если удастся), и тогда, в горячей и влажной тьме, мир предстанет перед ним как есть, со всеми своими тайнами.
В письмах много говорилось о перекрестках, и он долгое время воспринимал это как метафору, считая, что в Омахе он и так сидит на перекрестке, и остается только ждать, пока Искусство отыщет к нему дорогу. Но теперь, оставив город, он понял свою ошибку. Говоря о перекрестках, авторы писем имели в виду не пересечение дорог, а места встречи Миров, где человеческая природа встречает иную, и обе они сталкиваются, изменяясь. В неустойчивом ландшафте таких мест он мог достичь обновления.
Денег у него почти не было, ну и что? В недели, последовавшие за его бегством с места преступления, все, что он хотел, приходило к нему само. Стоило только помахать рукой, и машина тормозила у обочины, чтобы его подвезти. Каждый раз оказывалось, что водитель едет именно туда, куда нужно Джейфу. Как будто ему помогал кто-то свыше. Когда он спотыкался, кто-то не давал ему упасть. Когда он был голоден, кто-то его кормил.
Одна женщина в Иллинойсе, накормив его, предложила остаться с нею на ночь. Именно она первой заметила его странный вид.
* * *
— Ты видишь что-то необычное, правда? — прошептала она ему среди ночи. — Это отражается у тебя в глазах. Из-за твоих глаз я и позвала тебя.
