— Я полагаю, нет смысла нести барону Маггзвигу это? Это было бы совершенно бессмысленно.
— Ну, я не знаю, — с некоторым сомнением отвечал поэт, — может, и не совершенно... он ведь не сказал, что надеялся там най...
— Я это знаю, осел! — нетерпеливо перебил его второй. — Но не думаю, что он надеялся найти трость! Если бы это было так, по-твоему, он дал бы нам по десять долларов каждому, чтобы мы устроили это дело?
— Могу точно сказать, что ответ мне неизвестен, — пробормотал поэт.
— Что ж, тогда поступай, как хочешь! — сердито произнес его спутник и, швырнув в него трость, поспешил прочь.
Никогда еще рыцарь плаща и шляпы не швырялся такой хорошей возможностью заработать целое состояние! В двенадцать часов того же дня барону Маггзвигу сообщили о прибытии гостя, и наш поэт, войдя, отдал ему трость. Глаза барона вспыхнули радостью, и, поспешно вложив большой кошель с золотом в руку поэта, он сказал:
— Адью, мой дорогой друг! Вы еще услышите обо мне! — И затем бережно запер трость, бормоча под нос: — Теперь осталась только жаба!..
Барон Маггзвиг был толст. Автор этих скромных строк далек от того, чтобы намекать, что его толщина выходила за рамки принятых пропорций или представлений о мужественной красоте, но он явно был толст, и относительно сего факта нет и тени сомнения. Возможно, именно благодаря сей толщине тела, в благородном бароне временами замечалась также некоторая толстость и тупость интеллекта. В своем обычном разговоре он был, мягко говоря, туманен и неясен, но после обеда или когда барон был совсем возбужден, его речь явно отличалась сильной несвязностью. Возможно, причиной этому было обильное использование вводных предложений без четкой паузы, которая отмечала бы различные клаузы предложения. Он, как правило, считал свои аргументы неопровержимыми, и они настолько озадачивали его слушателей и ввергали в такое состояние растерянности и изумления, что редкие из них решались хотя бы пытаться на них возразить.
Однако обычно через некоторое время после начала беседы он восполнял то, чего речам не хватало с точки зрения ясности, и именно по этой причине его гостям в то утро, о котором мы говорим, пришлось три раза протрубить в трубу у ворот, прежде чем их впустили, поскольку в тот момент его слуга прослушивал лекцию своего хозяина, предположительно имевшую отношение к вчерашнему ужину, но, благодаря легким чужеродным вкраплениям, оставившую в рассудке слуги смешанное впечатление. Ему показалось, что хозяин отчасти бранил его за то, что тот не следил более строго за торговлей рыбой, отчасти излагал свои собственные личные воззрения на спекуляцию железнодорожными акциями и отчасти жаловался на плохую организацию финансового дела на Луне.
Если учесть таковое настроение ума, неудивительно, что первым ответом слуги на вопрос: «А дома ли барон?» оказалось: «За рыбу, сэр, отвечает повар, я к ней не имел никакого отношения», каковое утверждение по краткому размышлению он сразу же исправил на: «Поезд опоздал, поэтому вино никак нельзя было подать быстрее».
— Этот тип явно сошел с ума или пьян! — рассерженно воскликнул один из незнакомцев — ни кто иной, как таинственный человек в плаще.
— Это не так, — ответил тихий голос, и великий чародей выступил вперед. — Однако позвольте мне расспросить его... Эй! приятель! — продолжал он уже погромче. — А дома ли твой хозяин?
Слуга какое-то мгновение смотрел на него, словно во сне, а потом вдруг, придя в себя, ответил:
— Прошу звинения, жентельмены, барон дома: не будете ли любезны войти? — и с этими словами повел их вверх по лестнице.
Войдя в комнату, они низко поклонились, и барон, вскакивая с кресла, воскликнул с необычной поспешностью:
— И даже если вы явились сюда по поручению Слогдога, этого сумасшедшего негодяя, а я уверен, что частенько говаривал ему...
— Мы явились, — прервал его чародей, — чтобы удостовериться...
— Да, — продолжал возбужденный барон, — множество раз, да, множество раз я говаривал ему, и вы можете верить мне или не верить, как вам угодно, ибо хотя...
— Чтобы удостовериться, — настаивал чародей, — имеете ли вы у себя, и если имеете...
— И тем не менее, — перебил Маггзвиг, — он всегда это делал, и, как он бывало говорил, если...
— И если имеете, — заорал человек в плаще, отчаявшись в том, что Чародею удастся договорить до конца фразу, — то узнать, каковы ваши пожелания в отношении синьора Блоуски. — Сказав это, они отступили на несколько шагов и стали ожидать ответа барона, а хозяин без дальнейших промедлений произнес следующий замечательный спич:
— И хотя у меня нет желания провоцировать враждебность, которую, учитывая те провокации, которые я получил, и, в самом деле, если вы их взвесите, они больше, чем любой смертный, а тем более барон, ибо давным-давно известно, что наш фамильный нрав превосходит даже тот, чем вряд ли могла бы похвастаться даже сама королевская семья, принимая во внимание также, что он такое долгое время держал, чего я бы и не узнал, если бы этот мошенник Блоуски не сказал, и как он мог заставить себя распространять все те лживые измышления, я представить себе не могу, ибо я всегда считал его вполне честным, и, разумеется, желая, если это возможно, доказать его невиновность и получить трость, поскольку это совершенно необходимо в таких делах, и, прося у вас извинения, я считаю жабу и всю эту чушь полным надувательством, но это между нами, и даже когда я послал за ней двух своих бандитов и один из них принес ее мне вчера, за что я дал ему кошель с золотом, и, я надеюсь, он был благодарен за это, и, хотя пользование услугами бандитов во все времена и особенно в данном случае, если вы сами подумаете, но даже несмотря на кое-какие любезности, которые он мне оказал, хотя я сказал бы, в этом что-то было, и, между прочим, возможно, именно по этой причине он выбросился, я хочу сказать, выбросил себя из окна, ибо... — тут он запнулся, видя, что его гости в отчаянии покинули комнату. Теперь же, Читатель, приготовься к последней главе.
Глава восьмая и последняя
Стояла полная тишина. Барон Слогдог сидел в зале своих предков, на своем баронском троне, но на его челе не было обычного выражения спокойной удовлетворенности: в нем чувствовалось неуютное беспокойство, которое указывало, что его разум встревожен, но почему же? Тесно набившись, в зале вокруг, настолько плотно втиснутые вместе, что напоминали один огромный океан без пробела или пустоты, сидели семь тысяч человеческих существ: все глаза были устремлены на барона, каждый вздох был затаен в жадном ожидании, и он чувствовал, он ощущал в самой глубине своего сердца, хотя и тщетно пытался скрыть свою обеспокоенность под натянутой и неестественной улыбкой, что вот-вот должно произойти нечто ужасное. Читатель! Если твои нервы не крепки как сталь, не переворачивай эту страницу вовсе!
