Ставя на поднос уже третью чашку с хорошо сдобренным сливками кофе, он услышал шаги в вестибюле. Улыбаясь, мистер Кетчум подумал: «Хорошо рассчитали время!» — и встал.
Перед камерой возник начальник полиции Шипли.
— Позавтракали?
Мистер Кетчум кивнул. Если начальник ожидает от него благодарности, то — напрасно. Мистер Кетчум взял пиджак, но начальник даже не пошевелился.
— Ну?.. — решился мистер Кетчум через несколько минут. Он старался произнести это холодно и решительно, однако получилось немного не так.
Шипли посмотрел на него безо всякого выражения, и мистер Кетчум почувствовал, что начинает дышать неровно.
— Можно спросить?.. — начал было он.
— Судьи еще нет, — отрезал Шипли.
— Но… — Мистер Кетчум не знал, что сказать.
— Я пришел только, чтобы сообщить вам. — Шипли повернулся и ушел.
Мистер Кетчум был в ярости. Он посмотрел на остатки завтрака, как будто они содержали разгадку этой ситуации. Забарабанил кулаком по бедру. Невыносимо. Что они пытаются сделать — запугать его? Ну да. Боже ты мой…
…У них получается.
Подойдя к решетке, мистер Кетчум осмотрел пустой коридор. Где-то внутри он ощутил холодный комок — как будто пища в желудке превратилась в свинец. Он хлопнул правой ладонью по прутьям решетки. Боже мой! Боже мой!
В два часа дня к двери камеры подошли начальник полиции Шипли и пожилой полицейский. Ни слова не говоря, полицейский открыл ее. Выйдя в коридор, мистер Кетчум подождал, пока дверь снова запирали, натягивая при этом пиджак. Затем он пошел, семеня негнущимися ногами, с обеих сторон окруженный полицейскими, и даже не взглянув на висевшую на стене картину.
— Куда мы идем?
— Судья болеет, — пояснил Шипли. — Мы отвезем вас к нему домой, чтобы уплатить штраф.
Мистер Кетчум втянул воздух. Он не будет с ними спорить, не будет — и все тут.
— Хорошо, — сказал он вслух. — Если уж вам так надо.
— Только таким образом, — заявил начальник, оглянувшись. — На лице его оставалась маска полной невыразительности.
Мистер Кетчум подавил слабенькую улыбку. Так-то лучше. Вот уже и почти закончилось. Он заплатит штраф и смотается.
На улице был туман. Мистер Кетчум нахлобучил шляпу, но все равно его пробрала дрожь. Влажный воздух, казалось, просачивался сквозь кожу и мышцы и конденсировался на костях. «Мерзкая погода», — подумал он, спускаясь по ступенькам и разыскивая глазами свой «форд».
Пожилой полицейский открыл заднюю дверцу полицейской машины, а Шипли пригласил жестом внутрь.
— А как же МОЯ машина? — спросил мистер Кетчум.
— Вы вернетесь сюда после встречи с судьей, — успокоил его Шипли.
— О, я…
Мистер Кетчум колебался. Затем нагнулся и, протиснувшись в машину, бухнулся на заднее сиденье. Кожа на нем была холодной — это чувствовалось даже сквозь шерстяные брюки, и мистер Кетчум поежился, уступая место подсевшему начальнику.
Полицейский захлопнул дверь. Опять этот гулкий звук — как будто в склепе закрывают крышку гроба. Мистер Кетчум скривил лицо от такого сравнения.
Полицейский сел в машину, заработал, покашляв, двигатель. Пока полицейский его разогревал, мистер Кетчум сидел, медленно и глубоко дыша. Он посмотрел в окно. Туман был совсем как дым — будто они стояли в горящем гараже. Разве что эта пронизывающая до костей сырость. Кашлянув, он услышал, как подвинулся сидевший рядом начальник.
— Холодно, — автоматически вырвалось у мистера Кетчума.
Начальник ничего не сказал.
Мистер Кетчум прижался к спинке, когда машина тронулась, развернулась и медленно поехала по задернутой туманом улице. Он слушал отчетливый шелест шин по мокрому асфальту, ритмичное посвистывание «дворников», расчищавших покрытое влагой ветровое стекло.
Вскоре он взглянул на часы. Почти три. Полдня убито в этом проклятом Захрии. Он снова посмотрел в окно на пролетающий мимо подобно привидению поселок. Казалось, он видел кирпичные дома вдоль обочины — но не был в этом уверен. Взгляд упал на бледные руки, затем перешел на Шипли. Начальник сидел прямо и неподвижно, глядя прямо вперед. Мистер Кетчум сглотнул. Казалось, легкие не работали, в них застоялся воздух.
На Мэйн-стрит туман был реже. Наверное, из-за морских бризов. Мистер Кетчум осмотрел улицу. Похоже было, что все магазины и учреждения закрыты. Взглянул на другую сторону то же самое.
— Где все? — поинтересовался он.
— Что?
— Я говорю где все?
— Дома, — ответил начальник.
— Но сегодня среда, — удивился мистер Кетчум. — Разве у вас… магазины не открыты?
— Плохая погода, — пояснил Шипли. — Нет смысла.
Мистер Кетчум взглянул на желтовато-бледное лицо начальника, но поспешно отвел взгляд. В желудке снова распускало щупальца холодное предчувствие. «Ради Бога — что это такое?» — спросил он себя. Уже в камере ему было достаточно плохо. Здесь, в этом море тумана, было еще хуже.
— Ну да, — услышал он свой срывающийся голос. — Здесь только шестьдесят семь жителей, не так ли?
Начальник ничего не сказал.
— Сколько… с-сколько лет Захрию?
Он услышал, как в тишине сухо хрустнули суставы пальцев начальника.
— Сто пятьдесят лет, — сообщил Шипли.
— Так много, — продолжал разговор мистер Кетчум. Он с трудом сглотнул: немного болело горло. «А ну, — приказал он себе, — расслабься!»
— Почему его назвали Захрий? — Слова лились неуправляемым потоком.
— Его основал Ной Захрий.
— А-а. А, понимаю. Видимо, тот портрет в участке?..
— Верно, — подтвердил Шипли.
Мистер Кетчум моргнул. Так то Ной Захрий — основатель поселка, по которому они едут…
…Квартал за кварталом. При этой мысли у мистера Кетчума что-то тяжело опустилось в желудке. В таком большом поселке — и почему только 67 жителей? Он открыл было рот, чтобы спросить, да не смог. Ответ мог быть не тот.
— Почему только?.. — Слова все равно вырвались, прежде чем он сумел остановить их. Тело содрогнулось от услышанного.
— Что?
— Ничего, ничего. То есть… — Мистер Кетчум судорожно вздохнул. Делать нечего — он должен знать.
— Почему только шестьдесят семь?
— Они уезжают, — ответил Шипли.
Мистер Кетчум заморгал. Ответ разрядил напряжение. Он нахмурился. Ну, что еще надо? Отдаленный, старомодный Захрий мало привлекает молодое поколение. Массовый отток в более интересные места неизбежен.
Толстяк поудобнее откинулся на спинку сиденья.
— Конечна же. Подумать только, как я хочу выбраться из этой тоски зеленой, — рассуждал он. — А ведь я даже не живу здесь.
Привлеченный чем-то, его взгляд скользнул вперед, сквозь ветровое стекло. Через улицу был протянут транспарант: «СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ — БАРБЕКЮ[1]!» Праздник, решил он. Наверное, они каждые две недели буянят, шумно обмениваются неуклюжими комплиментами или устраивают оргии поночинке сетей.
