Ознакомительная версия.
Большинство книг о любви заканчивается свадьбой, будто любовь доживает только до брачной ночи. У нас на втором году супружеской жизни она только зарождалась. Я дарил цветы, писал стихи и ходил с воспалённым сердцем, губы твои пахли весной – дурманящий аромат майских вечеров, освещенных люстрами цветущих яблонь. Всё было словно впервые – в глазах у тебя светились новорожденные звёзды, груди твои льнули ко мне, словно тёплые волны южных морей, ты раскрывалась, как благоухающий лотос, в бархатной тишине расцветал бледный бутон твоего лона – самый нежный цветок в обоих мирах. В темноте мы делались многорукими, как боги далекой Индии, мы утрачивали собственные «я» и превращались в одно существо, в фантастическую птицу, птица победно клекотала, умирала и воскресала, словно феникс, а когда парчовый занавес Храма Любви рвали третьи петухи – она расправляла громадные крылья и улетала в распахнутое окно, а мы со страхом в стекленеющих глазах смотрели вслед и изнеможенно засыпали, на смыкая глаз. В рассветные часы меня часто будили неясные всхлипывания, доносившиеся из твоего сна, и я не знаю, кем ты была тогда и о ком ты плакала – о девушке, умершей в зеркале, или о той, что умирала в тебе.
В нашем игрушечном мире всё цвело, а за окнами его уже тянулись по небу перелётные стаи, осыпались парки и обнажались перекрестки – беззубые десны города. Каждое утро промёрзший за ночь автобус отвозил меня на работу – я пошёл на стройку, чтобы быть подальше от зеркал. Мне стали близкими шмелиный гул панелевозов, задорные звонки подъёмных кранов – этих огромных ручных аистов, которые строят гнёзда людям, неунывающий народ стройплощадки. Мало-помалу я возвращался из мглы оранжевых марев в земную жизнь. И так же медленно в оранжевом мареве растворялась ты.
Что-то происходило с тобой – с каждым днём ты становилась темнее и печальнее. Темнело твое лицо, темнели волны твоих волос, темнели глаза – из голубых они стали синими, из синих – фиолетовыми. И звёзды, полыхающие по ночам в глубоком фиолете, были звёздами чужого неба. Ты менялась во всём – менялись твои вкусы, привычки, изменились манера разговаривать и походка. Цвета и фасоны твоих платьев становились всё более странными – странными для других, но не для меня. И самое странное – это то, что ты сама будто и не замечала этих перемен в себе. Однажды я осторожно спросил, что с тобой происходит. Ты пожала плечами и ответила, очаровательно улыбаясь:
– Я хочу, чтобы ты ещё больше меня любил.
Было утро, когда я проснулся раньше тебя. Утро было воскресным, и под окном не сигналил рабочий автобус, хотя огненная колесница бога Гелиоса и так далее. Впервые за много месяцев я видел тело твоё при дневном свете и не узнавал тебя. Ты вся была покрыта густым золотистым загаром, молочная белизна не сохранилась даже в тайных местах. Исчезли ямочки на щеках, коленках и локотках – ты похудела и стала стройной, как танцовщица на фресках египетских храмов.
Если долго живешь с человеком лицо в пицо, перемен в нем не замечаешь: однако достаточно было одного взгляда на фото из свадебного альбома, чтобы убедиться: женщина, спящая в нашей постели, не имеет с тобой ничего общего. И вместе с тем я знал эту женщину, я узнал бы её сразу – если бы мог хоть на миг поверить в возможность происходящего.
Мучительно пытаясь вспомнить, подошёл к зеркалу – и лицом к лицу столкнулся с небритым, заспанным человеком. Его лицо было мне очень знакомо, я узнал бы его сразу – но не мог даже подумать о том, что такое возможно. Человек из зеркала смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Он был очень бледен и чем-то взволнован: по лицу его, казалось, пробегают слабые тени моих мыслей.
Стройная девичья фигура вдруг мелькнула в глубине зеркала – Лэри махнула розовым халатиком, из-за плеча бледнолицего влюблённо заглянула мне в глаза, прощебетала:
– Доброе утро, любимый! – И обвила рукой его плечи.
Смуглая рука женщины в розовом, обнявшая в тот же миг мои плечи, поразила меня больше, чем если бы это была лохматая лапа самого Сатаны.
Ознакомительная версия.
