Письмо греческого каменщика Мнастидоса к Нерону.
20 октября 816 года со дня основания Рима.
«Мой император!
Ты оказал мне великую честь, позволив обращаться к тебе прямо и поручив высказать свои мысли по поводу урона, нанесенного городу летним пожаром.
Развалины говорят, что разрушения просто ужасны. Лавки возле Большого цирка восстановлению не подлежат., ибо свирепый огонь бушевал там достаточно долго. Однако потеря эта ничтожна в сравнении с катастрофическим состоянием многих и многих величественных и составлявших славу Рима строений. Сокровища храма Минервы утрачены безвозвратно. Скорблю, сообщая об этом, ибо знаю, как ты их ценил. Сам храм уцелел, но стал опасен. Колонны еще стоят, но они ненадежны. Чтобы их доконать, достаточно бури или суровой зимы. Прикажи снести это святилище, пока еще можно спасти мрамор и использовать его для отделки твоего нового, недавно заложенного дворца.
упомянутые тобой военные ордена и эмблемы расплавилисъ, почернели от пламени, превратились а кусочки искореженного металла. То, что можно восстановить, я отправил чужестранцу Ракоци Сен-Франциску. Он уверил меня, что отреставрирует их, и на это можно надеяться, ибо три поврежденные алебастровые урны, посланные ему ранее, уже пришли в практически первозданное состояние.
Дополнительные скамейки, установленные в Большом цирке для игр Корнелия Юста Силия, обрушились. Было бы разумно восстановить их, ибо толпа желающих полюбоваться на состязания была этим летом весьма велика. Люди сидели даже в проходах, и нет основания думать, что в будущем число их уменьшится, подумай о том. Гигантские британские лоси, не убитые во время охоты, погибли в огне. Мне жаль этих великолепных животных. Силий успел показать их, но не успел ими распорядиться. За него это сделал пожар.
С твоего разрешения я приказал моим людям извлекать из развалин любой каменный материал, могущий пригодиться в дальнейшем. Пусть твои архитекторы отберут что им надо, остальное я пущу на ремонт цирка. Если пожелаешь ускорить работы, могу указать на две группы, отменных каменщиков. Одной владеет сенатор Марцелл Сикст Тредис, другой - твой генерал Гней Домиций Корбулон 1. Разумеется, ни сенатор, ни генерал не откажутся одолжить их тебе.
Иудейские заключенные для такой работы, совсем непригодны. Они не разбираются в мраморе.
Отправь их в другое место, о император, а сюда направь греков, иначе понесешь большие потери. Мрамор требует нежного обращения, это самый ценный строительный материал.
Некоторые особняки горожан, считающиеся погибшими, я смог бы восстановить, при условии что в это дело будут вложены деньги. Я уже уведомил о том их владельцев и теперь ожидаю ответа. Стройка пойдет быстрее, если этим людям поможет городская казна.
Для меня великая честь обращаться к тебе, о мой император!
Отпущенный тобой на свободу, я сделался еще большим твоим рабом. Вокруг тебя так много людей, отмеченных и знатностью, и талантами, но ты выбрал меня, и не ошибся.
До последнего вздоха преданный тебе и в большом и в малом
твой вечный раби родосский каменщик Мнастидос.
(писано рукой Евгения,писца из храма Меркурия)».
Вонь под трибунами стояла невыносимая – казалось, ее можно резать ножом. Шум цирка заглушался толстой каменной кладкой, и непонятно было, кто громче ревет – возбужденная публика или разъяренные звери. Настенные факелы чадили и красноватыми отсветами озаряли углы помещения, заваленные всяческим хламом.
Некред, владелец циркового зверинца, стоял в центре каморки возле дородного палача-далматинца.
Он деловито ощупывал ремни, охватывавшие запястья молодой девушки и привязанные к свисавшему с потолка кольцу.
– Тут все вроде бы хорошо, но подтяни ее выше.
Палач повиновался, едва увернувшись от удара коленом в пах.
– Боги оберегают меня от армян,- проворчал он, наклоняясь чтобы связать жертве лодыжки.
– Отпусти меня, негодяй! – Девушка задыхалась от гнева.- Ты не имеешь права так обходиться со мной! У меня есть хозяин! – Она таки пнула палача под ребро прежде, чем он опутал ей ноги.
– Ты не повиновалась,- важно молвил Некред.- Пренебрегла приказом.
Глаза девушки побелели.
– Я восемь лет дрессирую своих лошадей. И ни за что не отправлю их на арену со львами.- Черные короткие волосы заметались. Девушка не оставляла попыток вырваться, она была очень сильна Но главное – в ней не было страха.
Некред досадливо хмыкнул.
– Ты исполнишь то, что тебе прикажут, рабыня.- Он подал знак ожидавшему палачу.- Двенадцать плетей.
Палач подошел к низкому столику. Он сдвинул в сторону всевозможные колотушки, крючья, ножи и скребки, обратившись к хлыстам. На этот раз ему приглянулась длинная плеть с проволокой, вплетенной в кожаные косички. Далматинец пару раз взмахнул ей, разогревая руку. Зловещий посвист пыточного орудия на миг заглушил крики беснующейся толпы. Удовлетворенно кивнув, палач приступил к работе.
Плеть свистнула, девушка подавила в себе крик. Плечи ее обожгло острой болью. Она задержала дыхание, готовясь ко второму удару. «Главное, соберись и не бойся»,- так говорил отец, обучая дочку искусству спрыгивать со скачущих лошадей. Но тут творилось другое. Второй удар пришелся поверх первого, и девушка задохнулась от волны тошнотворной слабости, заставившей обмякнуть ее напряженное тело. Спине сделалось горячо – это хлынула кровь; она окрасила ржавыми пятнами ткань короткой туники. «Боги, еще десять ударов!» – мелькнуло у нее в голове.
– Еще,- буркнул Некред, облизнув губы. Маленькие его глазки масляно засветились.
Палач вскинул руку, готовясь к мощному, нацеленному чуть ниже удару. На плечах его обозначились бугры мышц.
– Прекратите немедленно.
Прозвучавший голос был очень негромким, но властным. Мучители повернулись, близоруко щуря глаза.
В мерцающем пятне света, исходящего от факелов, стоял высокий подтянутый человек, чье одеяние выдавало в нем иностранца. О том говорили черная персидская мантия, расшитая красной нитью и серебром, и плотные черные шаровары, заправленные в красные скифские сапоги.
Некред замер.
– Франциск?
Незваный гость щелкнул пальцами, и из тени выступил еще один человек, горло которого охватывал янтарный ошейник раба. Он был одет как возница, под красным плащом его, переброшенным через руку, что-то угрожающе шевельнулось – возможно, кинжал.
