Он снова задохнулся словами; скривился и принялся отчаянно мотать головой, словно пытаясь таким способом вытряхнуть нечто, мешающее нормально шевелиться его извилинам. Эта процедура, казалось, успокоила его, и он принялся деловито объяснять.
— Мое изобретение нуждается в проверке. Все необходимое у меня с собой… Проволочный шлем сплетен из гибкой проволоки и легко надевается на любую голову. Шейный зажим регулируется пряжкой: преступник не задохнется. Электроды на лбу и у основания затылка обеспечивают достаточное напряжение. Выключи голову, и что останется от человека? Ведь так, мистер? Эти кретины из законодательного собрания тратят миллионы на то, чтобы сверху донизу нашпиговать свое (кресло электродами. Идиоты! Разве обязательно решетить человека шпагой, когда достаточно проткнуть сердце? Я видел, как умирают в сражении, и прекрасно знаю, что для этого нужно… А их дурацкая динамо-машина, высоковольтные цепи и прочая ерунда? Почему они не удосужились взглянуть, на что способен мой аккумулятор? Нет, разумеется. Это мой секрет, но я бы мог рассказать, если бы они вели себя честно… Принцип не очень сложен, как и все гениальное. Но сейчас мне нужен доброволец, которого я мог бы подвергнуть испытанию… Вы, конечно, догадываетесь, кому выпала честь быть первым?
У меня мурашки по коже пробежали от такого вопроса. Лишь быстрый ответ и подходящие слова могли вызволить меня из этой ловушки. Словно щитом прикрываясь напускной серьезностью, я попробовал отшутиться.
— Э-э… вероятно, среди политиков в Сан-Франциско можно найти подходящие экземпляры… Им просто необходимо попробовать вашего изобретения, поверьте моему слову. Если же говорить серьезно, у меня неплохие связи среди тамошних бонз, так что, когда я закончу свои дела в Мехико, вы можете поехать вместе со мной в Штаты. Постараемся придумать что-нибудь для вашего прибора… Его ответ был рассудительным и любезным.
— Благодарю, но ваше предложение неосуществимо. С тех пор как эти преступники в законодательном собрании отвергли мое изобретение и отрядили шпионов, чтобы украсть его у меня, я поклялся не возвращаться в Штаты. Но сейчас мне как воздух нужен чистокровный американец в качестве испытуемого. На испанцах и метисах лежит проклятье, и эксперимент не будет чистым, если я выберу кого-нибудь из них. Чистокровные индейцы — из настоящих потомков Крылатого Змея — священны и неприкосновенны, за исключением приносимых в жертву… но даже в этом случае необходимо соблюдать древние ритуалы. Так что мне никак не обойтись без белого американца. Разумеется, первый доброволец, которого я выберу, навеки войдет в историю. Вам известно его имя?
Звук его голоса могильной проповедью отразился в моих ушах. Все, что мне оставалось, — изо всех сил стараться оттянуть время.
— Ну, если это так важно, я подыщу для вас дюжину первоклассных экземпляров чистокровных янки, как только мы прибудем в Мехико-Сити. Я знаю места, которые прямо кишат ими и где их хватятся не раньше недели…
Властным движением руки он прервал меня; в его обращении сквозило неподдельное величие.
— Довольно шуток. Встаньте и держитесь прямо, как подобает мужчине. Я выбрал вас, и на том свете вы будете благодарить меня за оказанную вам честь. Эта жертва покроет вас неувядаемой славой. Мой новый принцип… если бы не тысячелетний эксперимент природы, кто бы открыл его? Вы полагаете, что атом устроен так, как вас учили в школе? Глупец! Пройдут столетия, прежде чем какой-нибудь болван наткнется на мой принцип, но я не позволю миру ждать так долго!
Когда я встал по его приказу, он вытянул из саквояжа дополнительную порцию проводов и приблизился ко мне — проволочный шлем в вытянутых руках, выражение неподдельного восторга на загорелом, заросшем бородой лице. На какую-то долю секунды он напомнил мне сияющее древнегреческое божество, однако это сходство не продержалось и секунды, стоило ему открыть рот.
— Хей, Адонай, Хейа! Жертвую тебе, о великий! Вино вселенной; нектар, рассыпанный среди звезд; Линос, Иакхус, Иалемус, Загреус, Дионисос, Атис, Гилас; из рода Аполлона, растерзанный псами Аргуса! Исчадие Псаматта, дитя греха, Эвоу! Эвоу!
Он снова запел, но на этот раз его повело глубоко вспять, к классическим воспоминаниям школьной юности. Послушно замерев посреди купе, я поднял глаза к потолку и над головой увидел свисающий шнур стоп-крана. Завывающий в экстазе гигант не обращал на меня никакого внимания, и я решил действовать. Неслаженно подхватив крик "Эвоу!", я в молельном жесте воздел руки к шнуру, надеясь ухватиться за него раньше, чем мой попутчик сообразит, в чем дело. Меня ждало серьезное разочарование. Гигант немедленно разгадал мои намерения и многозначительно сунул ладонь в карман, где лежал отобранный у меня револьвер. Слов не требовалось, и на короткое мгновение мы оба застыли, словно две деревянные статуэтки. Затем он спокойно произнес: "Поторопитесь!"
Мои мысли снова лихорадочно заметались, отыскивая возможные варианты бегства. На мексиканских поездах двери не запираются, однако, прежде чем я выскочу в коридор, мой попутчик сто раз успеет прикончить меня. К тому же скорость поезда такова, что даже успешный прыжок не принесет ничего, кроме увечий. Тянуть время — все, что оставалось мне. Большая часть пути проделана, и, как только мы прибудем в Мехико-Сити, полиция и проводники задержат безумца.
Пока же нельзя было позволять ему надеть мне на голову этот металлический колпак; не то чтобы я опасался, что аппарат заработает, нет, однако мне было хорошо известно, как ведут себя сумасшедшие, когда у них что-либо не выходит. В бездействии аппарата он вполне может обвинить меня, и тогда будет трудно предугадать последствия. Однако я мог попытаться предсказать поломку и таким образом расположить к себе гиганта, который увидит во мне пророка, колдуна или даже какое-нибудь мексиканское божество. При моем знании местной мифологии этот проект не следовало сбрасывать со счетов, хотя предпочтительными представлялись все же другие способы задержки времени. Интересно, за кого он примет меня, если поверит в пророчество? За Кетцалькоатля или Хайцилопочли? Если рассуждать трезво, пусть он считает меня хоть Девой Марией, только бы дотянуть до пяти утра, когда поезд прибудет в столицу.
Первой в дело пошла бородатая уловка с завещанием. Как только сумасшедший повторил свой приказ поторапливаться, я принялся рассказывать ему о своей семье, о предстоящей свадьбе — после чего, закончив, попросил еще несколько минут, чтобы оставить последние распоряжения относительно моего имущества. Если, заверил я своего попутчика, он одолжит мне немного бумаги и согласится отправить завещание по почте, я приму смерть со спокойной душой. После некоторого колебания он благосклонно кивнул и выудил из своего необъятного саквояжа блокнот, который торжественно вручил мне, когда я снова уселся на сиденье. Следующую заминку вызвала мастерская авария с острием карандаша, и гиганту пришлось снова опускаться в недра своего саквояжа. Ссудив меня новым прибором для письма, он забрал у меня поломанный и принялся сосредоточенно затачивать грифель большим ножом с костяной рукояткой, который извлек из-за пояса. Очевидно, что второй раз моя уловка вряд ли сработает.
