– Сначала мы собирали останки. Мы свозили их на свалку, перемалывали их, думая, что так они не будут меняться, сами знаете, но даже этого не всегда оказывалось достаточно. В конце концов, нас оказалось совсем мало, и оставалось только бежать, – он холодно и невыразительно глянул на Сарториса, – пока они не поняли, как включить луч захвата.
– Они могут думать? – Сарторис вспомнил вопящих тварей, хромающих по кораблю и беспорядочно палящих во все стороны из бластеров. – Да это сумасшествие!
– Да, это действительно безумие, – согласился Горристер, глядя на него без всякого любопытства. – Я просто знаю, что они поджидали нас внутри ангара, когда мы вернулись. Тому, кто шёл впереди, оторвали голову по плечи, – он облизнул губы. – После этого мы изолировались внутри, послали сигнал тревоги и затаились в ожидании.
– Давно вы здесь?
– Десять недель.
Сарторис почувствовал, что рот открылся сам, помимо его воли.
– Хотите сказать, вы уже десять недель здесь маринуетесь?
– Сначала нас было тридцать. Сейчас осталось всего семеро, включая меня.
Командир вздохнул, выпустив из лёгких последний воздух, и сел спиной к переборке. Грязная форма висела на его истощённом теле несколько комично, как на ребёнке, надевшем взрослую одежду.
– Мы пытаемся наладить связь, но все частоты глушатся. Похоже, это сознательная контрмера с их стороны.
Когда он вновь перевёл взгляд на Сарториса, его глаза были бесцветными и бесстрастными – глаза человека, читающего лекцию, отрепетированную много лет назад.
– Вы спрашивали, как им удалось включить луч захвата. Так вот, они учатся. Это им присуще.
– Тем тварям присуще учиться? – не поверил Сарторис. – Но они же... как звери.
– Это сначала. Посудите сами: те, которые изменились на борту разрушителя десять недель назад, больше не палят по дюрастальной броне челнока из бластеров. Они уже поняли, что это не работает. Это новое пополнение, заключённые и стражники – вот кто в нас палит... а если прислушаетесь, то услышите, что и они притихли, – он щёлкнул хрупкими пальцами. – Вот как быстро меняется их поведение.
Сарторис понял, что Горристер говорит правду. Бластерная пальба снаружи челнока стихла, как и предсказал Горристер.
– Кажется, это как-то связано с болезнью, – продолжил командир, – с тем, для чего её первоначально предназначали. Они сбиваются в группы, племена... рои. И общаются друг с другом. Уверен, вы это слышали.
Сарторис вспомнил крики, нарастающие и утихающие через равные промежутки времени, сначала там, потом здесь, позывной и ответ в ангаре.
– Они приспосабливаются одновременно, – сказал Горристер, – все как один. Это похоже на системный апгрейд, вам не кажется?
Сарторис помотал головой.
– Что вы имели в виду, когда говорили, что болезнь для чего-то предназначалась? Хотите сказать, вирус создали нарочно?
Горристер мгновение молча разглядывал его с какой-то еле уловимой усмешкой.
– А вы наивны, – заметил он. – Я же говорил, что мы взяли на борт сверхсекретное оружие. Вы долго служите Империи?
Сарторис даже не потрудился ответить. Его тревожило нечто большее, нежели эта усмешка на лице мужчины. За время разговора солдаты потихоньку приближались к нему, не переставая облизывать губы, снова и снова.
Сарторис немного отполз от них. Он впервые заметил в углу на кресле стопку аккуратно сложенной военной формы.
– А что случилось с остальными? – спросил он.
– Вы должны нас понять, – голос Горристера стал мягким, уже не насмешливым, почти сочувствующим. – Здесь, на челноке, полно воды, а вот пищи мало. А мы здесь десять недель. Это лишь вопрос выживания. Мы умирали с голода. Понимаете?
Сарторис нахмурился. Мужчины уже поднимались на ноги. Ему вдруг пришло в голову, что всё это время они сидели и собирались с силами.
– Подождите, – он встал, попятился от них и упёрся в стену. – Мы не такие, как они.
– Ясное дело, – пробормотал Горристер, не поняв его мысль. – Мы тянули жребий. Каждый умирал быстро и безболезненно. Сначала мы выбрасывали лишнее туда... – он указал на аварийный люк, – тем тварям, как будто это могло удовлетворить их голод. Но из-за этого они стали приходить опять. Поэтому мы съедали и остатки. В конце стали даже мозг из костей высасывать. Но никто из моих людей не почувствовал боли, это я гарантирую.
Истощённая рука проскользнула в карман форменного кителя и вынула небольшой кожный пластырь.
– Ты тоже ничего не почувствуешь.
– Что это?
– Норбутал, – прошептал Горристер. – Паралитическое. Ты просто уснёшь. А когда нас спасут, Император воздаст твоему подвигу должные почести.
Сарторис хотел ещё кое-что сказать.
Он вспомнил, что командир сказал, будто их было шестеро, а ведь он видел всего четверых.
И тут его схватили сзади и заломили руки за спину.
Глава 36. Лабораторная крыса
Захара не помнила, сколько уже бежала. Бёдра и икры сводило от повышенного содержания молочной кислоты, недостаток кислорода достиг такого уровня, что его уже нельзя было игнорировать. Она заблудилась, оказавшись в итоге в конце ещё одного длинного коридора где-то в глубине основного ангарного уровня звёздного разрушителя. Совершенно не понимая, куда и зачем идёт, она хорошо отдавала себе отчёт, что столкновение с чем-то неприятным – это лишь вопрос времени.
Она остановилась и опёрлась о стену. В висках стучало. Захара несколько раз глубоко вдохнула. Горло и лёгкие болели, основание языка свело. Голова кружилась от избыточных нагрузок. Считая удары сердца, она заставила себя успокоиться, успокоиться, просто успокоиться.
Захара задержала дыхание и прислушалась, но ничего не услышала.
В коридоре стояла мёртвая тишина.
Путь вперёд преграждали стопки ящиков. Она пошла прямо к ним, почувствовав себя немного увереннее от короткого отдыха. Захара остановилась у люка слева и посмотрела на табличку над ним: "Биолаборатория 242. Посторонним вход воспрещён".
Захара глянула на выдранную из стены панель, висевшую на обрывках проводов. Испытывая стойкое предчувствие, что сейчас совершит нечто совершенно неразумное, она упёрлась локтем в люк и открыла его.
Сначала лаборатория показалась обнадёживающе знакомой – помещение для исследований, стерильное пространство, предназначенное для наблюдений и интерпретаций, незамутнённых эмоциями. Это был огромный сверкающий купол со светящимися флуоресцентными лампами и белыми стенами, разделенный на десятки стеклянных ячеек.
Каждая из этих ячеек снабжалась собственным рабочим местом для исследований и наблюдений, однако вряд ли какая-то из них сейчас работала. Всё помещение крепко пропахло антисептиками и химикатами с привкусом сгоревшей медной проволоки. В стены были встроены гигантские вентиляторы, но ни один из них не двигался, чем, видимо, и объяснялась неподвижность затхлого воздуха.
