Я утопил педаль газа до предела, мчась не идеально ровной дороге, за весь наш путь не сделавшей ни одного поворота. Идеально прямая магистраль без выбоин и колдобин. Мечта автолюбителя, коим я и являлся в своем мире. Эта дорога тоже была моим детищем…
— Значит, этот мир не будет повторять твой? — спросила Саша.
— Думаю, что нет. Ведь все, что я только что сказал — лишь моя гипотеза. Мир расширяется, и я почему-то уверен, что он расширяется именно по тем законам, которые я тебе только что описал. Может быть, я ошибаюсь… Может быть и нет…
— Но ты так думаешь? — настаивала она, — Думаешь, что в этом мире все будет по-другому? Не так, как у тебя?
— Да. То, чего я не знал и никогда не видел, Зазеркалье домыслит за меня. Опять та самая причинно-следственная связь — взяв мое настоящее, Зазеркалье смоделировало подходящее прошлое, и сейчас создает похожее на правду настоящее и думает о будущем.
Что-то в этом мире будет таким, каким я его помню. Что-то — таким, как я хотел… Всегда, кстати, мечтал об идеально прямых дорогах! А что-то — возьмется из ничего, станет непонятным и новым. Эйфелева башня будет по-прежнему стоять в Париже, а Останкинская — в Москве, потому что я это помню. Берлин будет столицей Германии, а вот что будет столицей Аргентины — неизвестно, потому что я этого никогда не помнил… В Нью-Йорке будут выситься небоскребы, но не исключено, что они будут и в Бангладеше, потому что я Бангладеша я никогда не видел, а что-то в нем должно быть.
— Забавно… — улыбнулась Саша, — Все так серьезно, но так забавно. Даже для меня, хотя я всегда считала этот мир единственным настоящим. А что, интересно, чувствуешь ты? Ты, ведь, невольный творец этого всего!
— Ничего, — покачал головой я, — Я ничего не чувствую. Теперь, ведь, это и мой мир, не забыла? Я, ведь, больше не могу вернуться в тот, прежний, да и не хочу!
— У меня есть свой собственный мир! — воскликнула Саша, и тут же поправилась, — У нас с тобой! Мы можем объехать его весь! Увидеть все, и подивиться тому, как это все создавалось!
— Можем… — согласился я.
На душе сразу как-то стало теплее, Пусть Земля вертится, Вселенная расширяется, а по всему сущему проходит граница миров, из чрева которой рождается этот самый мир. Я не одинок, а значит этот мир — мой. Наш!
Я взял Сашину руку в свою, и… И чуть не слетел с дороги на крутом повороте направо. Моя территория кончилась! Начинались временные файлы, о которых я не знал ничего!
Это пугало, но, в то же время и радовало. Надоело жить в мире, в котором каждый поворот ты знаешь досконально. Мы въезжали на новую территорию, о которой я не знал ничего. И это было хорошо!..
В полстах километрах от Омска нам попался первый дорожный знак, извещавший о том, что отныне мы не имеем права разгоняться больше 90, а вскоре и первый указатель, сообщавший, что до Омска осталось 40 километров. Дважды нам попадались уроды, неторопливо бредущие прочь от города по обочине. Увидев нашу машину они останавливались и провожали нас взглядами, продолжая смотреть нам в след до тех пор, пока мы не теряли их из виду. А один из них — и вовсе поразил нас, остановившись и неуклюже помахав нам рукой…
Справа от дороги, вдалеке, промелькнуло что-то похожее на строения, а через пару сотен метров мы наткнулись на поворот в ту сторону, возле которого стоял указатель с надписью «п. 8-е марта»… Я смутно припомнил, что не задолго до своего последнего путешествия в Зазеркалье, слышав в новостях о двойном убийстве в поселке 8-е марта, который находился, правда, где-то под Новосибирском. Вероятно, теперь 8-е марты будут попадаться в большом количестве близ каждого крупного города…
Дорога больше не представляла собой идеальную прямую. Она изгибалась, объезжая маленькие озерца или островки рощиц, а один раз мы даже проехали по простенькому мосту, перечеркивавшему узенькую речку…
Вскоре вдалеке показался город…
Уродов стало больше. Большинство из них меланхолично брели прочь от города, оживляясь лишь при нашем появлении, но некоторые явно были заняты какими-то своими делами. Один рылся в земле у обочины, усердно орудуя лопатой, которая с трудом слушалась его неуклюжих длинных рук, другой вертел в руках топор, словно прикидывая, зачем это устройство вообще нужно… Понемногу мы начинали привыкать к виду этих существ, и, так как никто из них не проявлял ни малейшей агрессии, Саша больше не вздрагивала при каждом их появлении, и не хватала меня за руку.
— Должно быть, они жили за пределом… — предположила она, провожая взглядом очередного урода, увлеченно рывшегося под капотом стоявшей у обочины машины, и время от времени выкидывавшего оттуда какие-то детали, — А теперь решили переселиться сюда.
— Не думаю, что их кто-то спрашивал. Грань миров смещается. Все то, что находилось за ней, чем бы это ни было, выбрасывает сюда, в наш с тобой мир. Грань миров — это чрево, из которого рождается новый мир… А они… они — жертвы преждевременных родов!
Мы въезжали в Омск!
Этот город принадлежал им, этим жутким существам, гротескным пародиям на человека. Сотни и тысячи уродов сновали по улицам, не то создавая видимость какой-то деятельности, не то действительно занимаясь чем-то.
Если Медянск, переживший «Безмолвный Армагеддон» выглядел как жертва атомной войны — закопченные фасады домов, вылетевшие стекла и, наконец, рухнувшая плотина, то Омск был чистым и сияющим. Кое-где на улицах стояли брошенные машины, в некоторых из них гордо восседали новые хозяева города, положив руки на руль и зачарованно глядя на ручку скоростей. Кое-где уроды выглядывали из окон, провожая едущий по улицам джип внимательными и задумчивыми взглядами.
Это был новый город! Только что рожденный, только что выбравшийся из чрева матери и улыбавшийся всему Зазеркальному миру… В нем не было следов аварий и катастроф, в нем вообще не случалось «Безмолвного Армагеддона»! В этом городе никогда не жили люди, а значит и никогда не покидали его…
Я сбавил скорость, боясь, что одно из этих отвратительных существ додумается прыгнуть мне под колеса. И не зря! Еще один ребенок, вдруг заверещав что-то, метнулся прямо к нам под колеса. Я ударил по тормозам, и молча наблюдал за тем, как другой урод — возможно мать или отец этого малыша (я совершенно не видел половых различий уродов, если они вообще были), волоком утаскивает его с дороги, испуганно глядя на большие колеса нашего джипа…
— Как думаешь, это мать и сын? — спросила Саша.
— Может они вообще гермафродиты. Но, кажется, ты права…
— Гермафродиты, или нет, но этот явно опасался за своего ребенка. И понимал, что машина может причинить ему вред. Они разумны!
