Арима вспоминал свою юность. когда-то он бросил работу в коммерческой труппе, чтобы вместе с друзьями на голом энтузиазме создать новую, собственную… сейчас бы такую энергию.
— Аримасан, когда вы вспомнили ее имя, вы сказали «та» Садако Ямамура… Не могли бы вы объяснить, почему?
— Появилась она у нас, кажется… Буквально через несколько лет после создания труппы, если не ошибаюсь. Мы тогда были на подъеме, желающих поступить год от года прибывало, но… как бы там ни было, странная она была, эта Садако.
— В каком смысле «странная»?
— Как вам сказать… — Арима задумался, почесывая подбородок. Действительно, почему эта девочка казалась ему странной?
— В ней было что-то особенное?
— Да нет, на вид вполне обычная девочка, ростом довольно высокая, но держалась скромно… и всегда была одна.
— Одна?
— Ну, вы же понимаете, обычно ведь студенты кучей держаться. А она наоборот, сама никогда к людям не шла…
Ну, такие-то люди есть в любом коллективе. Вряд ли это могло так уж сильно выделять Садако из числа остальных.
— Ну, а если одним словом: какая она была?
— Одним словом? Было в ней что-то жутковатое… я бы так сказал.
Арима, не раздумывая, сказал «жутковатое». А Утимура перед этим, кажется, назвал ее «мерзкой особой». Когда девицу неполных девятнадцати лет характеризуют как отталкивающую, ее невольно становится жалко. Самто Ёсино представлял себе этакую гротескную даму…
— А что, собственно, в ней отталкивало, как вы думаете?
Странное дело выходит, если подумать. Она ведь в труппе и года не пробыла, к тому же двадцать пять лет прошло, но ведь как свежо отпечаталась в памяти! что-то было, что-то запало Ариме в душу. какой-то памятный эпизод, связанный с именем Садако Ямамуры.
— Да, точно, здесь это и было, в этой самой комнате.
Арима оглядел кабинет. Стоило вспомнить тот инцидент, и сразу же отчетливо всплыли в памяти все детали, вплоть до расположения мебели в то время, когда эта комната служила им офисом.
— Мы ведь с самого начала здесь, с самого открытия. И репетиционный зал был там же, только гораздо уже, теснее. А эту комнату использовали как контору. Вон там были кабинки, здесь была перегородка из матового стекла… А телевизор там же был, где и сейчас стоит.
По ходу рассказа Арима показывал пальцем, что было и где.
— Телевизор? — сощурился Ёсино, взяв ручку наизготовку.
— Да, старый такой, черно-белый.
— И что же? — нетерпеливо спросил Ёсино.
— Было это после репетиции. Почти все актеры уже разошлись, а мне никак не удавалось одно место в монологе, ну я и зашел сюда, чтобы еще над ним поработать. Вот, тут… — Арима ткнул пальцем в сторону двери, — Вот тут я остановился, смотрю: за перегородкой экран мелькает. Я подумал, Кто-то телевизор смотрит. То есть, мне не померещилось. из-за матового стекла я, конечно, самого изображения не видел, только черно-белые сполохи, но кинескоп горел, это точно. А звука не было… В комнате было темновато, и я заглянул за перегородку, посмотреть, кто там сидит. Это была Садако Ямамура. Но когда я обошел перегородку и встал перед ней, на экране уже ничего не было. Я, естественно, сначала подумал, что она успела выключатель повернуть. Словом, ничего подозрительного не заметил. Но вот какое дело…
Арима вдруг прервал свой рассказ.
— Продолжайте пожалуйста.
— Я ей и говорю, мол, — домой пора, скоро уже последняя электричка уйдет, — включаю лампу на столике, а она не зажигается. Смотрю, а у нее вилка выдернута. Я хочу ее подключить, и только тут замечаю, что телевизор тоже в розетку не включен!
Арима вспомнил, как увидел лежащую на полу вилку телевизора, и тот неприятный холодок, пробежавший по спине.
— То есть, телевизор работал, хотя явно был отключен от сети?
— Именно! Я тогда просто обмер. Инстинктивно поднимаю лицо, смотрю на Садако. Думаю, чего это она тут сидит, перед выключенным телевизором? А она на меня даже не взглянула — глазами в экран впилась, а на лице, в самых уголках губ, застыла усмешка.
Наверное, Арима действительно был шокирован, если запомнил все до мельчайших деталей.
— Вы еще кому-нибудь рассказывали об этом?
— Да, конечно. Уч-чи… в смысле Утимуре, нашему режиссеру — вы с ним сейчас разговаривали, потом еще Сигэмори…
— Сигэмори?
— На самом деле это он основал театр. А Утимура, так сказать, унаследовал руководство.
— Вот как… И как Сигэморисан отреагировал на ваш рассказ?
— Мы сидели, играли в маджонг, и Сигэморисан очень даже заинтересовался. Тем более, что он в ней души не чаял… Наверное, уже давно на нее глаз положил — частенько говорил, мол, — «моя девка будет»… А в тот вечер он еще принял изрядно, и вообще начал чушь какую-то нести, дескать, — «сейчас пойду, прямо домой к ней вломлюсь»… Мы просто не знали, что и делать… В самом деле, не воспринимать же всерьез его пьяную болтовню. В конце концов все разошлись, а его так там и оставили. Ходил ли тогда Сигэморисан домой к Садако, никто уже и не узнал. Только вот на следующий день прийти-то он пришел, но был просто сам не свой, словно подменили человека. Пришел, сел на стул — подавленный, бледный, ни слова ни проронил и с места не сдвинулся. Так на стуле и умер — будто заснул.
— А причина смерти?
— Сердце остановилось, сейчас это называют «острая сердечная недостаточность». Тогда как раз премьера надвигалась, вот он и перетрудился — я так думаю. Усталость накопилась, и организм не выдержал.
— То есть, никто так и не узнал, было ли что-нибудь между Садако и Сигэмори? — еще раз спросил Ёсино, и Арима уверенно кивнул.
Да, теперь понятно, почему впечатление от Садако с такой слой отпечаталось в их памяти, ничего удивительного.
— А что с ней было потом?
— Ушла. Кажется, она пробыла у нас от силы год-два, не больше.
— И что она потом делала?
— Ну, таких подробностей я уже не знаю.
— А что вообще делает человек, если уйдет из театра?…
— Если вообще не утратил желания работать, то, как правило, идет в другой.
— А что бы вы могли сказать о Садако?
— В общем, неглупая была девочка, да и артистизмом не обделена, и чутьем… Вот только характер у нее был сложный. Вы же понимаете, у нас ведь вся работа построена на человеческом общении. И мне кажется, что с таким характером ей бы было трудно.
— То есть, вполне возможно, что на сцену она не вернулась?
— Ну, остается только гадать…
— А нет никого, кто знал бы ее дальнейшую судьбу?
— Может быть, помнит Кто-то из тех, кто вместе с ней поступил к нам в театр…
