к племени убасти. Мы не простые люди, мы — человекольвы, и я, и моя мать. Что же странного и необычного в том, что мы едим овец сырыми, пойманными на полях? Вот вы же, к примеру, употребляете баранину. Подаете ее на тарелках и не считаете это преступлением.
— Но ты только что обмолвилась, будто жертвой мог бы стать и я! — возмутился Джини. — А что произошло бы, если бы ты не спасла мне жизнь? А вдруг львиный инстинкт победил бы в тебе?
Лори тщательно вытерлась полотенцем и направилась к шкафу за свежей сорочкой.
— Не победил бы, — с уверенностью в голосе возразила Лори. — Во всяком случае, с тобой, как видишь, ничего не произошло. Вот и все.
Джини почувствовал комок в горле. Его начинало тошнить. Он опустился на табуретку, которую до этого момента не выпускал из рук, и принялся обшаривать карманы в поисках сигарет. В пачке оказалась лишь одна сигарета, да и то смятая. Джини осторожно выпрямил ее и закурил.
— Лори, — обратился он к девушке. — Я думаю, ты сама понимаешь, что между нами все кончено.
— То есть ты меня теперь бросишь? — удивилась она, завязывая тесемки на длинной — до пола — желтой ситцевой сорочке.
— А я просто не вижу другого выхода, — пояснил Кейлер. — Сколько можно! Я ведь не сумею довериться тебе после того, что произошло. Ты полагаешь, я могу преспокойненько поживать рядом с тобой, осознавая, что в любой момент ты превратишься в зверюгу и как ни в чем не бывало перегрызешь мне горло? Это невозможно.
Лори расчесала волосы, погасила свет и, присев на край кровати, заглянула в глаза мужу:
— Ты, наверное, ненавидишь меня и считаешь, что я — настоящее воплощение зла.
— Послушай, Лори, — поспешил успокоить ее Кейлер. — Я не думаю ничего подобного. Но дальше терпеть твои выходки я не намерен. Если честно, то я сегодня перепугался до смерти. Хоть это-то ты понимаешь?
— Разумеется. Представляю себе, что ты сейчас чувствуешь. Но если поразмыслить логически, этот способ добывания пищи — вполне естественный. Более того, для меня он так же жизненно необходим, как, скажем, дыхание.
Джини нервно провел рукой по волосам.
— Лори, я не могу смириться с тем, что ты вытворяешь! Это исключено. И вообще, как часто подобное происходит? Каждую ночь? Раз в месяц? Или как?
— Когда мы поженились, я искренне надеялась, что ты поможешь мне, — тихо проронила девушка.
— Помогу? Что-то я перестаю улавливать суть, — растерявшись, признался Кейлер.
— Я думала, что стану самой непревзойденной и добропорядочной женой. Я надеялась, что ты поймешь меня и научишь всему тому, чего я не умею. В конце концов, Джини, род убасти должен рано или поздно угаснуть. Убасти ведь вымрут в конечном итоге. Я, возможно, последняя представительница этого племени.
— Ты хочешь сказать, что ты и твоя мать — последние убасти на этой земле? — изумился Джини.
Лори кивнула.
— Конечно, никто не может это гарантировать, но по крайней мере мы никогда о них не слышали. Племя было давным-давно изгнано фараонами из Тель-Бесты, еще задолго до рождения Христа и раньше, чем на свет появился Моисей. Убасти разбрелись по всему миру, но выжили очень немногие. Одних убивали, потому что в них преобладало львиное начало, а другие так и не смогли приспособиться к жизни среди людей. Моим предкам вобщем-то здорово повезло. Мы очень походили на людей, потому нам удалось скрыться среди вашего племени и, переехав в Европу, продолжить здесь свой род. К тому же львиное начало проявляется только по женской линии, а женщины ведь всегда меняют фамилию, выходя замуж. Так что проследить наши корни и уничтожить род оказалось занятием практически невозможным. А иногда мы сами придумывали себе новые фамилии. Например, девичья фамилия моей матери — Масиб. Это анаграмма слова «симба», которое в переводе с одного из африканских наречий означает «лев».
— А твоего отца… разорвали медведи, — вздрогнув, заговорил Джини. — Так он погиб. Неужели это действительно сделали медведи? А может быть, его загрызла твоя мать?
— Моя мать свято чтит традиции, — зашептала Лори. — Тут наши точки зрения расходятся. Она верит, что надо слепо следовать всем древним традициям и ритуалам.
— Так, значит, это она убила твоего отца?
— Я не могу сказать наверняка. Моя мать не любит распространяться на эту тему. Но в древних документах, повествующих о Тель-Бесте, говорится, что женщина обязана сожрать мужчину после того, как он выполнит свой долг.
— Долг? — оторопел Джини.
— Ну, это зависит от того, чего именно хочет от мужчины женщина, — пояснила Лори. — После того, как у матери родилась я и отец вывез нас в Америку, обеспечив такую жизнь, о которой мать только мечтала, отец стал для нее обузой.
Выпустив струйку дыма, Джини нервно затушил окурок.
— А что сталось бы со мной? — поинтересовался он. — Стоило бы тебе появиться в высшем свете, мой долг тоже был бы выполнен, и ты в первый удобный момент разорвала бы меня на кусочки?
— Джини, — сердито оборвала его девушка. — Ты ничего не понял.
— Возможно. Но я и не хочу ничего понимать. Единственное, чего мне сейчас хочется, — побыстрее смотаться из этого дома. Лори, ты даже не представляешь себе, как жутко все это выглядит со стороны. Ты являешься под утро в спальню в чем мать родила, да еще и окровавленная, и я должен мило улыбнуться и как ни в чем не бывало окликнуть тебя: «Привет, дорогуша! Ну, как ты провела ночку?»
— Но ведь всего лишь пару часов тому назад ты клялся мне в вечной любви.
— Да, но вот под утро меня внезапно одолели сомнения.
— Джини, но как же так? Я-то считала, что…
— Что ты считала? — перебил Кейлер. — Ты считала, что я настоящий болван и позволю издеваться над собой?! — Он перешел на крик. — Ты даже не представляешь, скольких усилий стоило мне взять себя в руки и вернуться в эту проклятую спальню после того, как я имел счастье лицезреть тебя без одежды! Я действительно любил тебя и считал, что смогу переубедить: ты сделаешь операцию и станешь нормальной женщиной. Но только я вернулся, ты вдруг превращаешься в дикого зверя и, недолго думая, сигаешь из окна в поисках жертвы!
— Джини, но я ведь в самом деле хочу измениться. А кроме тебя, мне никто не поможет, — взмолилась Лори.
— Еще вчера ты об этом и слышать ничего не хотела. Забыла свои собственные слова? А уж как ты гордилась своей принадлежностью к племени убасти! Ты согласилась стать моей женой, во всем слушаться меня и
