меня, не дай мне опуститься туда! Я погружаюсь в море, а вода теплая, очень теплая и густая... как желе... как это можно чувствовать вообще? Глубины, о эти сверкающие изумрудные глубины. Море светится и показывает вам разные вещи... и... и я не одинок, Джимми. Здесь есть другие, много других. Ты их видишь? Они плавают со мной... плавают и скользят, поднимаются и падают. Да, да! Они существа, существа как в хижине... но живые, все живые, собираются в городе!
Это мог быть город под озером Вордог, но к тому моменту Хейс серьезно в этом сомневался. Где бы это ни было, это не то место, где когда-либо ступал человек. Ужасный, чужой мир с ядовитой атмосферой. И самое безумное заключалось в том, что хотя Хейс не мог этого видеть и был рад этому факту, он мог это чувствовать. Он чувствовал жар этого места, этот густой и распухший жар. Пот стекал по его лицу, и воздух внезапно стал тесным и удушливым, как будто он пытался всасывать воздух через горячую прихватку.
Иисус.
Хейс был близок к потере сознания.
Он мог видеть жар, и он исходил от Линда, скатывался от него, как мерцающие волны тепла от августовского тротуара. Хейс посмотрел на Шарки, и да, ее лицо было покрыто капельками пота. Это было невероятно, но это происходило.
Линд был похож на какой-то странный портал, дверь в бурлящие инопланетные пустоши. Он был там, его разум был здесь, и он принес часть этого с собой. Потому что теперь это было больше, чем просто жара, был еще и запах. Хейс давился, кашлял, голова кружилась, комната была пропитана невыносимым запахом аммиачного льда. Теперь от Линда поднимался пар, неся с собой запах токсичной атмосферы. Это напомнило Хейсу день домашней стирки, когда он был ребенком. Этот отвратительный запах отбеливателя Hilex, вызывающий жжение в носу.
Шарки мудро открыла дверь в лазарет и включила вентилятор. Это немного очистило воздух, по крайней мере, настолько, что Хейс не был готов потерять сознание.
Линд все это время говорил: ... видишь это, Джимми? Ты видишь это? О, это город, гигантский город... плавучий город... смотри, как он качается и ходит? Как это возможно? Все эти высокие башни и глубокие ямы, соты... как пчелиные соты, все клетки и камеры...
- Ты все еще с ними, Линд? С другими?
Линд застучал зубами и покачал головой. - Нет нет нет... я больше не я, Джимми, я один из них! Один из них, расправляю мои крылья, плаваю и ныряю сквозь эти розовые соты и знаю, что они думают, так же как они знают, что думаю я... мы... собираемся... да! Это план, не так ли? Таков был план всегда, всегда, всегда...
- Какой план? - спросил Хейс. - Расскажи мне план, Линд.
Но Линд только качал головой, в его глазах теперь горел странный свет, словно отражение в зеркале.
- Мы сейчас поднимаемся... улей поднимается... сквозь воду и лед в зеленое светящееся небо... тысячи нас взлетели в небо на жужжащих крыльях, тысячи и тысячи крыльев. Мы - улей, а улей - это мы. Мы - рой, древний рой, заполняющий небеса...
- Куда вы собрались?
- Выше, выше, выше и выше, в облака и дальше, да, именно туда мы и идем... дальше, в холод, черноту и пустые пространства. Протяженные, пустые пространства, протяженные, протяженные...
- Куда ты поднимаешься? Ты видишь, куда поднимаешься?
Дыхание Линда замедлилось и превратилось в шелест. Его глаза были остекленевшими, сонными и потерянными. Воздух в комнате больше не вонял хлоркой. Внезапно стало холодно, очень холодно. Температура резко падала, пока Хейса не затрясло. Шарки выключила вентилятор и включила нагрев, но он едва сдерживал ледниковый холод. Хейс видел, как его дыхание вырывалось морозными облачками.
- Ветра, - сказал Линд скрипучим шепотом, - мы плывем по ветрам, которые несут улей, и вместе грезим... мы все грезим вместе всю долгую черную ночь, которая продолжается и продолжается, и продолжается... небытие... пустота... только долгая, пустая чернота...
Линд замолчал. Его глаза закрылись, и казалось, что он заснул. Он спал очень мирно. Он оставался так минут десять или пятнадцать, и Хейсу и Шарки ничего не оставалось, как ждать. В тот момент, когда Хейс решил высвободить руку, Линд схватил ее, и его глаза открылись.
- Мир... синий мир... пустой синий мир... сюда мы приходим, сюда сейчас идет улей. Океаны, великие океаны... черные, выжженные земли... горы, долины и желтый туман.
Хейс знал, где они сейчас. Они не могли быть где-то еще.
- Есть ли там что-нибудь живое, Линд? Есть ли жизнь?
B Но Линд покачал головой.
- Мертвое... мертвое... ничто. Но улей, улей может его засеять... создать органические молекулы, белки и спираль, мы - создатели спирали... мы фермеры, мы сеем, а затем собираем урожай. Первобытное белое желе... архитектор жизни... мы есть и всегда были фермерами спирали, разум улья, огромного белого пространства, мысли и бытие и структуры и... спираль... сохранение спирали, гарантия и план, завоевание и урожай... создатели и разрушители... космический повелитель спирали... продолжение кода спирали, код сосудов плоти существуют для того, чтобы увековечить спираль, существуют только для того, чтобы увековечить и обновить спираль, спираль бытия... первобытное белое желе... цвет из космоса...
Хейс попытался отстраниться, потому что-то происходило.
Глаза Линда теперь были черными, бездушными и злобными, наполненными ужасной инопланетной злобой. Они были черными и маслянистыми, но ярко сияли, как тензорные лампы [31]. Они нашли Хейса и задержались на нем. И эти глаза, этот кровоточащий чужеродный рак, они не просто смотрели сквозь него, они смотрели прямо в центр его существа, его душу, холодно оценивая то, что они там нашли, и размышляя о том, как это можно раздавить, сдержать и превратить во что-то другое. Что-то нечеловеческое, что-то бесплодное и пустое, что-то, что было частью улья.
Хейс закричал... чувствуя их, древние сознания, надвигающиеся на него, как миллион ос в аэродинамической трубе, пронзающие и расплавляющие его душу и индивидуальность, делающие его частью великой дыры, роя, роевого разума. Он тщетно пытался вырвать руку из хватки Линда, но мышцы превратились в
