После того как они уехали, Мириам ушла на кухню прибираться, а Кевин вернулся в гостиную. Его взгляд скользнул к картине Хелен Сколфилд, стоявшей на полу. Он повесил ее на место и отступил, вглядываясь. Внезапно внимание его приковало выражение лица женщины. Казалось, он слышит ее вопли и плач, когда она падает в кипящее кровавое море. Чем больше он вглядывался в картину, тем более конкретными становились черты лица, в котором он постепенно стал узнавать... Мириам. Его окатило жаром, а потом ледяным холодом. Он инстинктивно зажмурился. Открыв глаза, он увидел привычный абстракционистский абрис – и больше ничего. Лицо Мириам исчезло. Поразительная иллюзия, подумалось ему, даже если она возникла на секунду.
Кевин отправился на кухню, где застал Мириам у раковины, достающей тарелки из посудомойки. Он обнял ее сзади, развернул к себе и поцеловал так, будто делал это в последний раз.
– Кевин, – выдохнула она. – Что такое?
– Ничего... ты устроила грандиозную пирушку. Я хочу, чтобы ты знала, как я тебя люблю. И сделаю все, чтобы ты была счастлива, Мириам.
– Ах, Кевин, я знаю. Посмотри, сколько ты уже всего сделал. Я уже давно не сомневаюсь в своем будущем.
Чмокнув его в щеку, она вернулась к фарфоровым тарелкам и серебряным приборам. Некоторое время он смотрел ей в спину, потом вышел на террасу. Несмотря на холод ноябрьской ночи, он пошел дальше и приблизился к перилам. Мир внизу казался нереальным. Он попытался вообразить, что чувствует человек, падая с такой высоты.
Только ли трагическая гибель жены подтолкнула Ричарда Джеффи к такому шагу? Но как же он не подумал о своем малолетнем сыне и о своей ответственности за него?
Вдруг сверху упала полоска света. Прикрыв глаза ладонью, он посмотрел вверх. Видимо, Джон Милтон вернулся домой и включил подсветку пентхауза. Небольшие прожектора были направлены так, чтобы освещать снизу, свет окутывал здание начиная с пятнадцатого этажа. Получалось так, словно партнеры и члены их семей находятся под его особым покровительством.
Или же чарами, подумал Кевин. В первый раз ему пришло в голову такое, но он тут же списал это на меланхолическое настроение, в которое погрузился на террасе, размышляя о причинах самоубийства прежнего хозяина квартиры. Холодный ночной воздух загнал его обратно в дом. Он услышал, как Мириам напевает что-то на кухне. Ее голос и домашнее тепло положили конец его сентиментальным размышлениям.
– Харон принес нам наши ключи, – с нескрываемым восторгом известила его Мириам. – Я звонила Норме, и она сказала, что у каждой семьи партнеров свой ключ. А все остальные, гости и прочие, ходят через охранника, который вставляет свой ключ, – присовокупила она, с заметным торжеством в голосе.
"И я был таким", – подумал Кевин. Кивнув, он посмотрел на золотой ключик в ее ладони. С виду он был именно золотой, а не позолоченный – солидный и увесистый. Она прочла его мысли.
– Он из специального сплава. Я спрашивала у Харона, он сказал, "о да, мэм, это чистое золото". Еще так улыбнулся. Ты же знаешь, он редко улыбается.
Кевин взял ключ, повертел его и взвесил на ладони.
– Довольно экстравагантно, тебе не кажется?
Она выхватила ключ у него из руки.
– Ах, не знаю. – Передернув плечиками, Мириам еще раз бросила взгляд в зеркало в прихожей. Она ходила за покупками вместе с Нормой и Джин, чтобы надеть что-то оригинальное по случаю вечеринки у Милтона. Кевина удивил ее выбор: черное трикотажное платье в обтяжку, которое так шло ее фигуре, но сквозь него проступали даже ребра. Плечи оно еще как-то прикрывало, но глубокое декольте открывало ее грудь почти наполовину обычного. Бюстгальтера она не носила, вместо него на ней был поднимающий грудь лифчик, который ее надоумили надевать Норма с Джин, утверждая, что это супермодно. Он был подогнан под бюст, увеличивая его и придавая еще более соблазнительную форму.
Это не похоже на Мириам, подумал он. Мириам могла, конечно, иной раз одеться вызывающе сексуально, но не до такой степени. Ее всегда отличала манера одеваться со вкусом, и стилю она придавала большее значение, чем соблазнительности.
И потом, она никогда не накладывала так много макияжа. Подводка и тени были слишком густыми и отчетливыми. Она добавила румяна в тональную пудру на щеках и нарисовала губы ярко-красной помадой с влажным блеском.
Он обратил внимание, что на этот раз она не стала надевать ожерелье из набора с сережками – жемчуг, оправленный в золото, – гарнитур, который он подарил ей на прошлый день рождения. Не то чтобы ему казалось, что она нуждается в каких-то дополнительных украшениях. У Мириам была лебединая шея, плавно перетекавшая в женственно-округлые плечи – которые словно были вылеплены по размеру его ладоней, до того естественно они входили туда всякий раз, как он к ней приближался, чтобы привлечь и поцеловать. Однако отсутствие ювелирных украшений добавило наготы и шее, и плечам, отчего вид у нее стал еще более соблазнительно-вызывающим.
Мириам сделала совершенно другую прическу: из тех, что в народе называют "взрыв на макаронной фабрике". Дикую, взлохмаченную и, вне сомнения, супермодную. Нет, он был не против нововведений, но это обтягивающее платье, в сочетании с ярким макияжем и прической, сразу снижали ее планку, придавали дешевый вид, делая похожей на уличную проститутку. Да, в ней появилась какая-то новая чувственность, и это задело его: волновало и в то же время раздражало.
– В чем дело? Разве тебе не нравится, как я выгляжу?
– Ты смотришься... как-то совсем по-другому, – сказал он дипломатично, как мог.
Она снова повернулась к зеркалу:
– Да, а что? Сначала я думала лишь немного изменить имидж. Однако Норма и Джин считают, что я слишком консервативна. Чересчур традиционна. – Она рассмеялась. – Видел бы ты, как они передразнивают лонг-айлендских матрон: их гримасы и манеру говорить. "Как, идет мне эта горжетка?" – с характерным прононсом произнесла она, делая вид, что поправляет на шее лисий хвост, примеряя покупку в меховом салоне.
– Я никогда не видел в тебе "матрону", дорогая. И никогда не считал тебя слишком консервативной. Ты всегда одевалась стильно и модно. Но только... неужели это платье и есть то, что носят дамы твоего возраста?
– Дамы моего возраста? Ну и выражение, Кевин, – она положила руки на бедра и состроила гримаску.
– Просто спросил. Может, я слишком зарылся в свои кодексы и уже не замечаю, что происходит вокруг.
– Думаю, мы оба перестали обращать внимание на то, что происходит вокруг.
– В самом деле?
Замечательно, подумал он. А ведь еще совсем недавно ему приходилось уговаривать ее изменить жизнь. Теперь же она представляет дело так, словно только он желал остаться в мирной гавани Лонг-Айленда.
