– У них там было три камеры, которые снимали одновременно, сэр. Фиксировали эксперимент одновременно с нескольких точек.
– Какой эксперимент?
Бойл жестом указал своему начальнику на стул. Подобострастен до предела, подумал Карнеги, не много же тебе будет от этого толку.
– Все в порядке, – говорил Бойл лаборанту у видеоустройства. – Начинайте.
Карнеги потягивал горячий шоколад, который притащил с собой. Этот напиток был одной из его немногих слабостей. Если машинка, которая его готовит, когда-нибудь сломается, он будет несчастным человеком. Он поглядел на три экрана. Неожиданно на них появились титры. «Проект Слепой Мальчик, – гласила надпись. – Секретно».
– Слепой мальчик? – спросил Карнеги. – Что это? Или, вернее, кто?
– Очевидно, это какое-то кодовое слово, – ответил Бойл.
– Слепой мальчик, слепой мальчик, – повторял Карнеги, словно пытаясь вбить эти слова себе в подсознание, но прежде чем он как-то осознал их, все три экрана начали показывать разное. Хоть на них был изображен один и тот же объект – мужчина в очках с двойными линзами, лет под тридцать, сидящий в кресле, – но каждый монитор показывал эту сцену под различным углом. Один из них показывал объект в полный рост и профиль, другой – на три четверти и под углом сверху, а третий – спереди, и на мониторе были лишь голова и плечи мужчины, отснятые через стекло бокса спереди. Все эти три изображения были черно-белые, и ни одно из них не было нормально отцентрировано и сфокусировано. И действительно, уже когда пленки начали прокручиваться, кто-то все еще улаживал эти неурядицы. Объект о чем-то доброжелательно болтал с женщиной – в ней с первого взгляда можно было опознать погибшую, – прилаживающей ему на лоб электроды. О чем они говорили, уловить было трудно, потому что акустика камеры плохо действовала как на аппаратуру, так и на слушателей.
– Женщина – это доктор Дано, – услужливо подсказал Бойл. – Жертва.
– Да, – сказал Карнеги, внимательно наблюдая за экранами. – И сколько идут все эти приготовления?
– Довольно долго. Большая часть разговоров не несет никакой информации.
– Ну, давайте поглядим на то, что несет информацию.
– Прокручивайте быстрее, – сказал Бойл. Лаборант подчинился, и фигуры на трех экранах задергались и завизжали, точно комедианты.
– Погодите, – велел Бойл. – Немного вернитесь обратно! – Лаборант вновь сделал так, как он велел. – Вот! – сказал Бойл. – Остановитесь тут! А теперь пускайте с нормальной скоростью. – Действие возобновилось в нормальном темпе. – Вот где оно по-настоящему начинается, сэр.
Карнеги уже прикончил свой горячий шоколад и опустил палец в густую массу на дне чашки, чтобы сбросить на язык последние капли. На экране доктор Данс приближалась к тому типу со шприцем, потом оттянула кожу у локтя и ввела что-то. Не в первый раз с тех пор, как он зашел в лабораторию Хьюма, Карнеги пытался угадать, чем они там на самом деле занимались. Было ли то, что отображалось на экранах, фармакологическим исследованием? Но сверхсекретность эксперимента, проводимого поздней ночью в опустевшем здании, заставляла предположить, что это было что-то иное. Да и эта надпись на экране – «Секретно!». То, что они сейчас наблюдали, было явно не предназначено для посторонних глаз.
– Вам удобно? – спросил какой-то мужчина вне поля зрения камер. Человек в кресле кивнул. Очки с него сняли, и без них он выглядел слегка растерянным. Ничем не примечательное лицо, подумал Карнеги, этот тип, имени которого он до сих пор не знал, не был ни Адонисом, ни Квазимодо. Он слегка откинулся в кресле, и его жидкие, бесцветные волосы коснулись плеч.
– Я в порядке, доктор Веллес, – ответил он тому, кто стоял вне поля зрения камер.
– Вам не жарко? Вы не потеете?
– Да нет, вообще-то, – слегка извиняясь, ответила морская свинка. – Я чувствую себя, как обычно.
Похоже на то, подумал Карнеги и обратился к Бойлу:
– Вы просмотрели эти ленты до конца?
– Нет, сэр, – ответил Бойл. – Я подумал, что вы захотите проглядеть их первым. Я только дошел до инъекции.
– Что-нибудь известно в больнице от доктора Веллеса?
– Когда я звонил туда в последний раз, он все еще был в коматозном состоянии.
Карнеги хмыкнул и вновь перенес внимание на экраны. Вслед за суматохой после инъекции, деятельность на экранах затихла. Камеры продолжали фиксировать близорукого субъекта, иногда ступор прерывался вопросами доктора Веллеса о самочувствии испытуемого. Он чувствовал себя все так же. После трех или четырех минут такого затишья, даже то, что испытуемый случайно мигнул, приобретало чуть ли не драматическое значение.
– Сценарий-то скучноват, по-моему, – заметил лаборант. Карнеги рассмеялся. Бойл выглядел неловко. Еще две или три минуты прошли точно так же.
– Все это не слишком обнадеживает, – сказал Карнеги. – Прокрутим побыстрее, а?
Лаборант уже собирался подчиниться, когда Бойл сказал:
– Подождите!
Карнеги поглядел на своего помощника, раздраженный его вмешательством, а потом – опять на экраны. Там действительно что-то происходило: невыразительные черты испытуемого едва заметно изменились. Он начал улыбаться сам себе и утонул в кресле, словно погружал тело в теплую ванну. Его глаза, которые до этого выражали вежливое безразличие, начали медленно закрываться, а потом, вдруг, внезапно открылись. Когда это случилось, в них появилось выражение, которого до этого не было: голод, который, казалось, изливался с экрана в спокойствие кабинета инспектора.
Карнеги отставил свой шоколад и приблизился к экранам. Когда он сделал это, испытуемый также встал и приблизился к стеклу бокса, оставив две камеры снимать пустое кресло. Однако третья все еще снимала – лицо, прижатое к оконному стеклу, и какой-то миг два человека смотрели друг на друга через преграду стекла и времени, казалось, взгляды их встретились.
Теперь выражение лица у человека было раздраженным, и голод, казалось, вышел из-под контроля рассудка. Глаза его горели, он приблизил губы к окну и поцеловал его, язык коснулся стекла.
– Что там происходит, во имя Господа? – спросил Карнеги.
На звуковой дорожке появились голоса – доктор Веллес тщетно просил подопытного описать, что он чувствует, а Данс в это время громко называла показания различных считывающих приборов. Стало трудно расслышать, что там делается, поскольку неразбериха усилилась внезапным взрывом писка и щебета сидящих в клетках обезьян, но было ясно, что интенсивность процессов в теле подопытного повышается. Лицо его покраснело, на коже выступил пот. Он напоминал мученика на костре, когда под ним запалили хворост, – обезумевший от смертельного экстаза. Он прекратил французские поцелуи с оконным стеклом и сорвал электроды с висков и датчики с груди и запястий. Данс, теперь в ее голосе слышалась тревога, уговаривала его прекратить. Затем она пересекла помещение и вышла из поля зрения камер, как полагал Карнеги, к двери бокса.
