Проходя обратно через кухню, Джек выключил свет. В темноте он на минутку задержался, раздумывая – хотелось глотнуть чего-нибудь покрепче. Ему вдруг показалось, что отель полон сотен приглушенных звуков: потрескивания, постанывания, потаенных вздохов ветра под карнизами, где, подобно смертоносным плодам, могут висеть другие гнезда.
Вернулись.
И вдруг Джек обнаружил, что «Оверлук» нравится ему уже не так сильно, как будто сына покусали не осы; не осы, чудом выжившие после дымовой шашки, а сам отель.
Последней мыслью Джека перед тем, как он поднялся наверх, к жене и сыну, было:
(отныне ты будешь держать себя в руках, что бы ни происходило)
Мысль была твердой, решительной и уверенной.
Шагая к ним по коридору, он обтер губы тыльной стороной руки.
Раздетый до трусиков, Дэнни Торранс лежал на кушетке и казался очень маленьким. Он снизу вверх смотрел на доктора («зови меня просто Билл»), который подкатывал большую черную машину. Чтоб получше рассмотреть ее, Дэнни закатил глаза.
– Не пугайся, малыш, – сказал Билл Эдмондс. – Это электроэнцефалограф, он больно не делает.
– Электро…
– Мы для краткости называем его ЭЭГраф. Сейчас я прицеплю тебе пучок электродов к голове… нет, втыкать я их не буду, просто приклею… и перья вот в этой части прибора запишут излучение твоего мозга.
– Как в «Человеке, который стоил шесть миллионов?»
– Почти. Хочешь стать таким, как Стив Остин, когда вырастешь?
– Ни за что, – заявил Дэнни, когда сестра принялась прикреплять провода к крошечным пятачкам, выбритым у него на голове. – Папа говорит, что в один прекрасный день у него будет короткое замыкание и он сыграет… в ящик.
– Этот ящик я хорошо знаю, – добродушно сказал доктор Эдмондс. – Я и сам несколько раз побывал в нем, без шуток. ЭЭГраф, Дэнни, может очень много нам рассказать.
– Например?
– Например, страдаешь ли ты эпилепсией. Это небольшая трудность, когда…
– Ага, я знаю, что такое эпилепсия.
– Правда?
– Угу. В моем детском садике – там, в Вермонте – был один парень… когда я был маленьким, я ходил в садик… и она у него была. Ему не разрешали пользоваться мигалкой.
– А что это такое, Дэн? – Он развернул машину. По разграфленной бумаге пошли тонкие линии.
– Там всякие огоньки на ней… все разного цвета. Когда включите, они мигают, только не все, а вы должны сосчитать, сколько цветов; если нажмете правильную кнопку, мигалка может выключиться. Бренту нельзя было.
– Потому, что яркие вспышки иногда могут вызвать приступ эпилепсии.
– Значит, если бы Брент играл с мигалкой, с ним был бы припадок?
Эдмондс обменялся с медсестрой коротким изумленным взглядом.
– Выражено неизящно, но точно, Дэнни.
– Что?
– Я говорю, ты прав, только вместо «припадок» надо говорить «приступ». А то нехорошо… ладненько, а сейчас полежи тихо. Как мышка.
– Хорошо.
– Дэнни, а во время этих своих… все равно, что они такое… ты ни разу не вспомнил, что раньше видел ярко вспыхивающие лампочки?
– Нет.
– Странные шумы? Звонки? Или трель, как в дверном звонке?
– Не-а.
– А как насчет необычных запахов? Апельсины, например, или опилки? Или как будто что-то гниет?
– Нет, сэр.
– А не бывает, чтоб до того, как отключиться, тебе хотелось поплакать? Хоть вовсе не грустно?
– Никогда.
– Отлично.
– У меня эпилепсия, доктор Билл?
– Не думаю, Дэнни. Лежи-ка спокойно. Уже почти все.
Машина гудела и царапала по бумаге еще пять минут, а потом доктор Эдмондс ее выключил.
– Все, парень, – отрывисто произнес он. – Дай Салли снять с тебя электроды и иди в соседнюю комнату. Хочу немного поговорить с тобой. Ладно?
– А то.
– Салли, иди вперед. Дашь ему экспресс-тест до того, как он зайдет.
– Хорошо.
Эдмондс оторвал длинную бумажную ленту, которая выползла из машины и, разглядывая ее, прошел в соседнюю комнату.
– Сейчас сделаем укольчик в руку, – сказала сестра, когда Дэнни натянул штаны. – Чтоб убедиться, что у тебя нет туберкулеза.
– Мне уже делали в садике, в прошлом году, – сказал Дэнни без особой надежды.
– Но это было давно, а сейчас ты уже большой мальчик, правда?
– Наверное, – вздохнул Дэнни, отдавая руку на заклание.
Натянув рубашку и ботинки, он прошел через раздвижную дверь в кабинет доктора Эдмондса. Эдмондс сидел на краю стола, в задумчивости болтая ногами.
– Привет, Дэнни.
– Привет.
– Ну, как наша рука? – доктор указал на левую руку Дэнни в легкой повязке.
– Очень хорошо.
– Хорошо. Я посмотрел твою ЭЭГ, похоже, все отлично. Но я собираюсь отослать ее в Денвер, своему приятелю, он зарабатывает себе на жизнь тем, что читает такие штуки. Просто хочется иметь уверенность.
– Да, сэр.
– Расскажи мне про Тони, Дэн.
Дэнни повозил ногами.
– Это просто невидимый друг, – сказал он. – Я его выдумал. Чтоб было с кем водиться. – Эдмондс рассмеялся и положил Дэнни руки на плечи.
– Ну, ну, так говорят твои папа с мамой. Но ведь это дальше меня не пойдет. Я – твой доктор. Скажи, правду, а я обещаю не рассказывать им без твоего разрешения.
Дэнни обдумал это. Он взглянул на Эдмондса, а потом, сосредоточившись с небольшим усилием, попытался уловить мысли врача или хотя бы окраску его настроения. Вдруг в голове Дэнни возник странно успокаивающий образ: шкафы с документами, их дверцы одна за другой проскальзывали на место и защелкивались на замок. В центре каждой на небольшой табличке было написано: «А-В, секретно», «Г-Д, секретно» и так далее. Дэнни стало чуть полегче. Он осторожно сказал:
– Я не знаю, кто такой Тони.
– Он твоих лет?
– Нет. Ему самое маленькое одиннадцать. А может, больше. Я ни разу не видел его близко. Он, наверное, уже такой большой, что может водить машину.
– Видишь его издали, да?
– Да, сэр.
– И он всегда приходит прямо перед тем, как ты отключаешься?
– Я не отключаюсь. Я как будто ухожу с ним. А он мне всякое показывает.
– Какое всякое?
– Ну… – Дэнни немного поколебался, а потом рассказал Эдмондсу про папин чемодан с рукописью и как грузчики все-таки не потеряли его между Вермонтом и Колорадо. Все это время он стоял прямо под лестницей.
– И твой папа нашел его там, где сказал Тони?
– Да, сэр. Только Тони не сказал. Он показал.
– Понимаю. Дэнни, что тебе показывал Тони вчера вечером? Когда ты заперся в ванной?
– Не помню, – быстро сказал Дэнни.
