20. Я говорю Саше, что, судя по всему, теперь мы можем снова вернуться на лестницу — и подняться наверх. Если тот камень, который расплющил парнишку-очкарика, — лишь часть механизма, то сейчас он должен уже подняться и освободить проход.
— Оставим здесь бомбу. Отойдем к замку, а потом — бах! Зверь все равно здесь ходит-колобродит, думаю. Что, если он даже окажется в бункере или на земле, — сдохнет, сука. На атомы распадется!
Саша мирно улыбается мне, а потом зевает. Он говорит: «Добро». Но потом мы, шесть военнослужащих России, садимся на пол этого зала спина к спине, образуя некое подобие круговой обороны, и… засыпаем. Все устали и очень сильно перенервничали за последнее время. Я же вспотел, как в бане. Помыться бы!
21. Мне снится. Даже не знаю, как это описать, мне казалось, что мне снится не сон, но сам голод, его суть, вот что мне снится! Я был голоден, как черт, и мне почему-то хотелось свежего, мягкого мяса. А я — как зверь. Потом я увидел, будто нахожусь в холодильнике с тушами мяса, они как бы лежат на полу, прислоненные друг к другу. И их пять. И тут я оторвался!
Я бросаюсь на одну тушу, потом на другую — и так до последней. Но когда я приступаю к последней туше — а я их не ем, лишь кусаю и отрываю от них небольшие куски, — у этого куска вдруг откуда-то появляется, как в компьютерном мультике, голова, а там рот, глаза.
— Леха! Ты что!
Легким ударом руки сношу полчерепа голове и с упоением пью ее мозг. Наконец-то я доволен!
22. Когда же я очнулся, то увидел, что все ребята вокруг меня мертвы. А у Саши Рекуданова нет пол головы. Если бы я мог разговаривать по-звериному, вампирски, то я бы отыскал зверя и спросил бы его, почему же он не убил и меня. Я беру саквояж, пулемет, огнемет и начинаю двигаться в сторону лестницы. Когда же я поднялся на поверхность, увидел его. Но он почему-то не видел меня. Я заметил, что у него сильно повреждена левая рука — или лапа? Оттуда как будто кто выдрал кусок мяса.
«Ну, вот и тебе больно, гаденыш», — думаю я и тихо, стараясь не обнаружить себя, выползаю из бункера. Таясь, с замиранием сердца, то ползком, то бегом, по чуть-чуть к вечеру достигаю «объекта 112». Ребята отворяют мне ворота.
23. Один из пехотинцев докладывает мне, что часа полтора назад кто-то пытался проделать в замурованном проеме двери изнутри дыру. Когда же один наш парень стал смотреть туда и подошел слишком близко, получил удар в глаз чем-то острым. Я осмотрел парня. Не жилец. Удар прошел через глаз и попал в мозг. Пустая глазница, наполненная кровавыми слезами. Зря только морфий тратили на обезболивание. Я стреляю ему в висок: если он еще и жив, что маловероятно, то я прекратил его страдания. Затем ребята замечают, что из бункера живым возвращаюсь только я один, притом очень регулярно. Забираю людей и снова увожу их на погибель. На это я им отвечаю, что больше туда не поведу никого и никогда.
— Тайм-аут, — кричу я в серое небо, ловя ртом капли дождя, — тайм-аут!
Я
Должен
Подумать.
24. Для того чтобы осмотреться и спокойно подумать, мне обычно требуются сутки.
Сам себе даю суточный отпуск. Впрочем, как и всем остальным. Ведь несмотря ни на что я здесь главный. Утром следующего дня по рации с телемонитором пытаюсь вызвать ГРУ Западного фронта в Париже. Но в этот момент что-то происходит, какое-то переключение и вот передо мной наш старый друг Мирошниченко!
В Москве. Он, улыбаясь, говорит, что не сможет мне прислать помощь и не сможет эвакуировать меня, до тех пор пока я не уничтожу вампира.
Я высказываю предположение, что в таких условиях могу и дезертировать. Больно уж мне здесь хреново стало что-то. Тогда Мирошниченко говорит мне, чтобы я шел на все четыре стороны, все равно за пределами замка меня скоро поймает и схавает наш старый добрый Друг.
— Кстати, в чем это вы так измазались?
— А это, товарищ гвардии генерал-лейтенант, кровь моих товарищей — русских солдат.
— Так смойте же ее! Кстати, вам большущий привет от Светы.
Все. Конец связи.
— Я в вас верю. Вы разрушили крест. Вы убьете и этого монстра. Задача ведь упрощается, не так ли?
25. Окончив сеанс связи, я иду осмотреть то, что осталось от городской ратуши. Она разрушена, обвалилась кровля, но первый этаж, удивительно, он почти в целости и сохранности остался с тех пор, как мы отсюда некогда свалили. Даже мебель так стоять осталась, как мы ее некогда здесь поставили себе для удобства. Но при осмотре местного музея нахожу разграбленным средневековый отдел. Там нет рыцарских доспехов, которые здесь некогда были. Нет оружия. И остался всего лишь один «турнирный» рог. А раньше их было два. Это я не помню, просто постамент один, таблички две, крепеж на два предмета, а предмет один. Для дудения. И мне кажется, что это знак. Но теперь уже не свыше. А от зверя.
26. — Ребятки! Снимайте-ка с себя свои сбруи. Это приказ.
Пехотинцы возражают, что это не по уставу. Тогда этим трем парням, которых я пытаюсь сейчас разоблачить, мне приходится втолковывать:
— А устав вы сейчас пойдите и втолкуйте тому парнишке в бункере, поняли?
Нехотя и ворча, парни скидывают с себя бронежилеты. А я облачаюсь. Я говорю пятерым пехотинцам, чтобы они за мной плотно закрыли ворота и никому не открывали бы, кроме меня. Шутка. Я беру рог, станковый пулемет — один, один я его тащу!! — огнемет и выхожу в то, что некогда было пшеничным полем перед замком.
«Там-тарам-та-тамммм!!!» — интересно, но как же красиво у меня получилось: без тренировки сразу продудеть в рог Хрен знает сколько лет назад в него дудели рыцари, вызывая друг друга на бой. Но вряд ли кто из них имел такого противника, как я сейчас.
Я хочу отомстить за Сашу. За Князева, за всех остальных. За то, что здесь и сейчас мы уже несколько дней воюем как в 41-м в XX веке, не считаясь с потерями и не хороня своих мертвых. А еще… а еще я зверски устал и уже хочу все скорее закончить, чем бы это для меня ни обернулось, и, пусть и на том свете, отдохнуть.
«Там-тарам-та-таммммШ» Я стараюсь скопировать звук трубы со старого, давно запрещенного, записанного в фонотеку «демоническое», рок-н-рольного альбома. А еще у меня в ушах звучит другая «демоническая» группа из XX века:
Это значит, что здесь
Скрывается зверь.
Я все это слушал в фонотеке нашей библиотеки на работе. Пока чаек попивал.
27. А совсем поздно вечером, когда уже темнеет, начинается гроза и появляется зверь, я готовлюсь стрелять разрывными пулями Масленникова, прильнув к оптическому прицелу Я вижу лик зверя. И жму на курок. Зверь отходит и прячется. А мне снова взваливать на себя пулемет и переносить его на другое место!
