Бобби обдумала теорию, которая показалась ей логичной.
— Неплохая идея. Если она была молодой, напуганной и отчаявшейся, возможно, она сделала бы все что угодно, чтобы избавиться от младенца.
— Но это не то, что ты видела во сне, — напомнил ей Кейн. — Ты сказала, что Мэри была счастлива, когда она была с Милларом.
— Угу. — Бобби нахмурилась и быстро рассказала своей соседке по комнате личность возможного тайного любовника Мэри. Теперь она понимала то блаженство, которое Мэри разделяла со своим учителем, поскольку сама впервые испробовала его во время поцелуя в зале, подобно ребенку, тайком глотнувшему шампанское на свадьбе. Сны Мэри были словно снимки в инстаграме — такие же многоцветные и яркие, что она только что испытала лично. Во снах не было ничего, чтобы заставило ее считать, что Мэри не была влюблена в Миллара. Но она была одинока и, возможно, если бы она устала от одиночества…
— Может быть, ребенок…
— А может она родила ребенка и УМЕРЛА ПРИ РОДАХ! — проговорила Ная с неподобающей степенью нездорового ликования. — В то время это случалось часто.
— Боже мой, сегодня ты полна ужасных крайностей! — Бобби скорчила лицо. — Но идея возможная. Все взаимосвязано. Мэри, Миллар, ее ребенок. Сейчас мы ближе, действительно, по-настоящему суперблизко.
Кейн пропыхтел. Он поднялся на ноги и начал рыться в еде, которую притащила для них Ная.
— Тоже хорошо, так как у нас осталось меньше суток.
Это, мягко говоря, подпортило настроение. Бобби повернулась к Нае.
— Ная, а ты уверена, что ничего не видела в своих снах?
Ее подруга пожала плечами, перекидывая метры черных волос над головой.
— Я же говорила тебе, что не видела снов целую неделю. Ничего. Ноль.
Кейн взглянул на нее с сомнением.
— Что? Тебе ничего не снилось всю неделю? Можно подумать.
— Ну… не знаю. Это как будто я грежу — ну, знаете, как понять, что вам снится сон? Но ничего не происходит.
— Да? — Кейн вытащил салат из бутерброда с ветчиной и салатом, морщась от обилия горчицы.
— Во сне нет ничего — только большое черное пятно. Хотя, там холодно.
Бобби села прямее.
— Вот это и есть сон. Тебе снится, что ты находишься в каком-то холодном темном месте.
— Может быть. Но я не двигаюсь. Как будто, я застряла.
Мороз пробежался по позвоночнику.
— Застряла? Или похоронена?
Ная вздрогнула.
— Я… я не знаю. Возможно. Я не думала об этом в этом смысле… но, да.
Кейн проглотил огромный кусок бутерброда, прежде чем выбросить остальное.
— Окей, это полнейшая путаница.
— Боже, я не хочу об этом думать. — Ная обхватила себя руками.
Бобби же теперь не могла думать ни о чем другом (за исключением тех двенадцати процентов).
«Мэри, что случилось, — думала она про себя. — И все? Это все, что ты даешь нам?»
Им дали пять дней — пяти дней может быть не достаточно.
— Что нам теперь делать? — спросил Кейн.
— Не знаю. Мы не можем рисковать, блуждая по школе. То, что тебя никто не увидел — чудо. — Из-за того, что большинство девушек уехали до понедельника, в школе спокойнее, чем обычно, поэтому миссис Крэддок будет более сосредоточена на тех немногих, кто остался. — Считаю, нам следует как-то избавиться от зеркала. — Бобби кивком указала на шкаф. Мысль о дверце шкафчика, со скрипом открывающейся посреди ночи…
— Ты права, — согласилась Ная. — Каким образом?
Оказалось, что зеркало было прикручено внутри дверцы. Ушла всего лишь пара минут, чтобы отвинтить болты, удерживающие его на месте. Если Мэри и была в зеркале, то Бобби не увидела ее в этот раз, но она избегала смотреть прямо на свое отражение. Она и Ная взяли стекло и понесли его, как носилки, в Общую территорию, пока Кейн прятался в их комнате. Их заметила пухленькая ученица из младшего класса, которую Ная прогнала чересчур крутым словечком.
— Пойдем, — проговорила Ная, прислоняя зеркало к стене. — Нам не следует оставлять там сама — знаешь — кого одного.
— Подожди, — Бобби попятилась. — Мне надо кое-что сделать. — Проверив, что никого не было в пределах слышимости, Бобби юркнула в Домик, не включив даже свет. Ная вернулась в их комнату, чтобы Кейн не поддался желанию отправиться на их поиски. Бобби глубоко вздохнула и набрала мамин номер.
Мама ответила после четвертого звонка.
— Привет, дорогая, как ты?
— Я в порядке. Ты не занята?
— Нет-нет, все отлично. У нас перерыв. Дорогая, между нами, Джаред — полнейшая заноза. Он ничего не хочет делать, конечно же, если режиссер не одурачит его, заставив считать, что это его идея. — Бобби улыбнулась. Где-то в другом месте жизнь текла в точности, как обычно. Если она должна умереть преждевременно, то ее мать все еще будет ее матерью.
— Что у тебя нового?
— Ничего. Я просто хотела извиниться за то, что была такой странной, когда разговаривала с тобой последний раз.
— Не говори глупостей. Я для этого и дана! Я волновалась, сладкая. Ты так редко меня о чем-то просишь, я всерьез задумалась о том, чтобы забронировать себе ночной рейс.
Бобби закрыла глаза. Она не будет плакать. Ее последний разговор с мамой не будет полным слез.
— Не делай этого. Я в порядке.
— Ты уверена? Не поздновато ли для тебя, дорогая? Разве ты не должна быть в постели? — На заднем фоне она услышала, как кто-то прокричал «Пять минут!» и завывание Нью-Йоркской «скорой помощи». Было шумно, как будто ее мама была на улице, вероятно, с кружкой латте размером с ведро и сигаретой.
Бобби не подготовила речь и немного пожалела об этом. Последние слова должны быть эпическими, трогательными и запоминающимися. У нее ничего не было.
— Мам, со мной все хорошо. Я не хочу, чтобы ты беспокоилась обо мне как бы вообще, поскольку я в порядке. Так что, просто веселись и даже не думай обо мне.
— Ты немного пьяна, милая?
Она рассмеялась.
— Нет, я не пьяна. Я просто подумала, в кои-то веки попытаюсь сказать то, что действительно думаю.
— Тебе следует. Я учила тебя всегда высказываться.
— Учила. Так что, если по существу, я люблю тебя. — Это было так не по-английски, и казалось нелепым, исходя из ее уст. — На самом деле.
На сей раз рассмеялась ее мать.
— Ну, я не знаю, что на тебя нашло, Бобби Роу, но мне это нравится. Я тоже тебя люблю. Больше всего в целом мире.
«Ох, могло быть и хуже», — подумала Бобби. Кто сказал, что жизнь должна быть долгой для того, чтобы она считалась удавшейся. Вероятно, она завтра умрет, но Бобби по-настоящему чувствовала себя любимой. Всегда чувствовала. Это и было достижением.
