– А соседи? Они бы видели его.
– Я собираюсь съездить туда и все проверить. Даже если птиц не окажется, найдутся следы их недавнего пребывания.
– А если девушка Анисимова уже рассказала ему о том, что ты приходил, и он все успеет подчистить?
– Все не уберешь. Следы всегда остаются, ты же знаешь. Главное – знать, где искать. Прихвачу кого-нибудь из команды Полтавина.
– У тебя ордера нет.
– Ну, так ведь и хозяев там нет.
– Зато полно соседей. Лето на дворе.
Рогожин задумался.
– А мне дадут ордер? – спросил он через несколько секунд.
– Основания какие?
– Никаких, в общем-то.
– Вот именно.
– Слушай, может, мы того… ночью?
– Соседи полицию вызовут.
Рогожин рассмеялся:
– Да они там час ехать будут! Пока найдут адрес в темноте…
– Нет, не надо этого лихачества, – перебил Самсонов. – Что ты действительно можешь сделать, так это съездить в Лосино и выяснить, не появлялся ли там Анисимов. Ну, и не держит ли он петухов. Птиц-то не скроешь.
– Точно! – обрадовался опер. – Так и сделаю.
– Давай, потом доложишь. И без экстрима.
– Да понял я, понял.
Около полудня Самсонову позвонил по внутреннему телефону Башметов.
– Зайди ко мне! – бросил он коротко.
Самсонов отправился в кабинет начальника.
– Пал Петрович, – сказал он, входя, – порадуйте меня! Нам дадут ордер на то, чтобы узнать, кто усыновил…
– Да погоди ты! – раздраженно перебил Башметов. В кабинете было накурено, в пепельнице лежала дымящаяся сигара. – Я только успел переговорить с судьей и переслал ему твой рапорт на ознакомление.
– А людей для слежки за потенциальными жертвами дали?
Башметов фыркнул, схватил сигару и яростно затянулся.
– Держи карман шире! Сказали, что мы и так жируем.
– Так не дадут? – Все-таки Самсонов в глубине души надеялся, что повезет и оперов выделят.
– Нет! Вот зато полюбуйся! – Башметов протянул подчиненному газету. Похоже, ее вначале скомкали, а потом расправили.
Самсонов все понял, едва взглянув на ее название.
– Знакомое чтиво, – проговорил он. – Опять Жженова жжет?
– Еще как! И судя по тому, что она пишет, не она одна.
– Кто еще? – Самсонов прочитал заголовок и поморщился.
– Ты!
– Я?
– Она утверждает, что писала статью, получив информацию из надежных источников, и, похоже, так и есть. Некоторые подробности она могла узнать только у нас.
– Я дал ей интервью, – признался Самсонов.
Брови у Башметова поползли вверх.
– С какого перепуга? – проговорил он медленно. – Ты почитай, что она написала!
– Лучше вы мне в двух словах скажите, Пал Петрович.
– Мы, оказывается, ловим кастрированного импотента, забитого женщинами, с комплексом неполноценности и так далее в том же духе!
– Ну, так ведь и есть.
Башметов вздохнул.
– Чего ты добивался, рассказывая ей об этом? Хочешь, чтобы преступник прикончил ее?
– Думаете, кто-нибудь расстроится? Шучу, шучу! – Самсонов поднял руки, как бы сдаваясь. – На самом деле у нас проблема: возможно, убийца зациклен на том, что он делает, а я хочу заставить его выйти на связь с нами или хотя бы с этой Жженовой. Пусть обнаружит себя.
– И сделает ошибку? Ты всерьез на это рассчитываешь? – Тон у Башметова был скептический, поэтому Самсонов просто пожал плечами.
– Надо использовать любую возможность.
– А если он убьет Жженову?
– Она большая девочка и сама должна соображать, что и про кого пишет.
Башметов побарабанил пальцами по столу.
– Ты действительно так думаешь?
– Я надеюсь, что убийца прежде всего захочет не мести, а опровержения.
– Это при том условии, что он не кастрированный импотент, – проговорил Башметов. – А вот если она написала правду…
Самсонов хотел было ответить, что убийца как раз, вероятно, имеет проблемы с потенцией, и вдруг понял, что начальник прав: если психологический портрет верен, преступник не станет требовать опровержения. А если он равнодушен к общественному мнению, то тем более. Он просто придет в ярость и захочет уничтожить того, кто вывел его из себя.
– Простите, шеф, мне надо кое-куда съездить! – пробормотал Самсонов.
– Пусть за ней присматривают, – отозвался Башметов. – И газетенку эту мерзкую прихвати с собой! Нечего ей тут у меня валяться.
* * *
Жженова аккуратно сложила газету и положила на край стола. Она чувствовала возбуждение: это была ее первая действительно стоящая статья, с реальным эксклюзивом, которому могли позавидовать другие издания.
Она долго думала, почему вдруг следователь Самсонов решил дать ей интервью. Неужели она его дожала – после стольких лет? Настойчивость – вот наш метод! – удовлетворенно сказала себе Жженова. Она встала из-за стола и подошла к окну. Там лил дождь, на фоне серого неба раскачивались клены. Было ли лето хуже этого? Лене казалось, что нет. Она повернулась и направилась к двери. Наклонилась, взяла с табурета зонт и встряхнула. С него слетело несколько капель. Жженова задумчиво расправила его, прикидывая, сможет ли вытянуть из Самсонова еще что-нибудь, или ей просто повезло, и полицейский дал в тот раз слабину.
Журналистка вышла из редакции и, раскрыв зонт, побежала по лужам к машине. «Фольксваген гольф» стоял возле кустов шиповника, накрытый брезентом. К счастью, здесь ветер почти не чувствовался, и Жженова скатала брезент за каких-то пять минут. Сунув его в багажник, она села в машину и завела мотор. Магнитола сломалась еще неделю назад, а починить руки не доходили. Да и лишних денег особенно не было. Приходилось обходиться без музыки. Сначала это напрягало, но потом Жженова привыкла. Человек ко всему привыкает – кажется, это Достоевский сказал. Правда, писатель считал, что это плохо и неправильно. Подлецом за это человека называл даже. Жженова была с Достоевским не согласна. Ей всю жизнь приходилось привыкать то к одному, то к другому. Сначала жить с мужем, потом – без. Смириться с тем, что у нее нет и не предвидится детей. С тем, что ей скоро сорок, а она все еще пишет статейки для криминальной хроники и не имеет ни малейших перспектив карьерного роста. Что приходится подолгу ходить вдоль магазинных полок, выбирая что подешевле.
И эта статья едва ли что изменит. Вот если бы освещать весь ход расследования, а потом взять интервью у убийцы! Если, конечно, его поймают. А там и книгу неплохо бы написать. Но это все мечты. Нельзя давать своему воображению волю: разочарование будет сильнее.
Жженова вывела «Фольксваген» на дорогу и покатила домой, на южную окраину. Ехать надо было мимо супермаркетов, промзоны и строек – там, у черта на куличках, стоял ее «корабль», похожий на вытянутую грязную коробку.
Журналистка припарковалась возле подъезда и пошла к двери, доставая на ходу ключи. Справа стояли консервные банки, в которых мокли под дождем кусочки колбасы – лакомство для местных кошек. Их подкармливала бабка из третьей квартиры, тощая и скрюченная, с каким-то ржавым цветом лица. Хорошо хоть в подъезд не пускала.
Когда Жженова отперла электронный замок и уже почти вошла, сзади ее кто-то окликнул:
– Подождите, пожалуйста!
Обернувшись, она увидела женщину в дождевике, спешащую по дорожке с набитой сумкой через плечо.
– Я только разложу газеты по ящикам, – проговорила она, подходя и переводя дух. Голос у нее был низкий, словно прокуренный.
– Да пожалуйста, – пожала плечами Жженова и начала подниматься.
– А вы из какой квартиры? – спросила женщина, открывая сумку. – Может, у меня для вас что-нибудь есть, так сразу и взяли бы.
Жженова остановилась и повернулась.
– Я думала, вы рекламу раскладываете, – сказала она.
– Нет, я с почты. – Женщина приветливо улыбнулась. Черты лица у нее были грубоватыми, но в целом довольно правильными.
– Я из сорок третьей, – ответила Жженова.
– Сейчас посмотрим. – Почтальонша начала рыться в сумке. Вытащила какой-то конверт. – Ваша фамилия Жженова?
– Да. Что там? – Журналистка протянула руку.
Почтальонша вложила ей в ладонь конверт.
– Письмо, наверное. Одна живете? Может, еще для кого-нибудь корреспонденция есть.
– Нет, это вряд ли, – машинально ответила Жженова, разглядывая адресата. Фамилия была ей незнакома. – Я одна живу. От кого это, интересно, – пробормотала она.
Почтальонша вдруг протянула к ней руки, и Жженова ощутила пониже плеча укол. Дернулась, но поняла, что женщина держит ее на удивление крепко и в руке у нее шприц. Жженовой стало страшно. Это чувство накатило сразу и захлестнуло ее словно волна.
– Я хочу дать вам эксклюзивное интервью! – тихо проговорила изменившимся тоном почтальонша, глядя журналистке в глаза. Теперь в ее голосе слышалась злоба.
Жженова почувствовала, как подкашиваются ноги, она покачнулась и хотела за что-нибудь ухватиться, но руки не слушались. Журналистке казалось, что она падает, погружаясь в горькие темные воды. Женщина подхватила ее и прижала к себе. От нее пахло потом, сладким парфюмом и чем-то резким, неприятным. Почему-то Жженовой вспомнилось, как в детстве родители водили ее в парк аттракционов.
