Кушинг посмотрел, но ничего не увидел.
— Где?
— Там! — сказал Сольц, тыча пальцем в воду.
Кушинг увидел проплывающую под ними гигантскую тень. Дрожа и раскрыв от ужаса рот, Сольц переместился в центр крышки люка. Кушинг подполз к самому краю, пытаясь разглядеть гостя. Это была огромная рыба, футов сорок в длину. Буро-зеленое тело было испещрено белыми пятнами и темными поперечными полосами. Это мог быть кит… но когда он проплывал мимо, Кушинг заметил, что его голова заканчивалась заостренным хоботом, светящимся, как рождественская елка. Существо, казалось, вращалось в воде, как штопор.
Странная, невероятная рыбина.
Она уплыла и больше не вернулась.
— Думаю, это какая-то разновидность китов, — сказал Кушинг, неуверенный, облегчение или беспокойство ему причиняет мысль о существе такого размера. — По-моему, безобидная.
— Думаешь? Мне она не показалась безобидной.
— Она ушла. Не беспокойся.
Сольц продолжал вглядываться в воду сквозь толстые стекла очков.
— Ты много знаешь о природе, не так ли? О море и его обитателях. Откуда это экономист знает о подобных вещах?
— Я несостоявшийся натуралист, — признался Кушинг. — Читаю книги на разные темы. Морская жизнь случайно оказалась одной из изучаемых мною тем.
— А у меня из-за глаз со чтением одни проблемы. Голова начинает болеть. Я рассказывал тебе о своих головных болях?
Кушинг понял, что сейчас узнает о них все.
— Держись, — сказал Гослинг, и это слово было наполнено жутким смыслом. Джордж промолчал.
Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Он вцепился себе в колени так сильно, что пальцы побелели. Предельно напряженный, он ждал. Сердце бешено колотилось в груди.
В горле пересохло так, что ему с трудом удалось обрести голос.
— Мне страшно, — признался он. — Господи, мне страшно.
— Сохраняй спокойствие, — сказал Гослинг.
Ожидание было хуже всего. Когда не знаешь, что и когда случится, если случится вообще. Сейчас Джордж много думал о Лизе, о сыне Джейкобе и тех славных воскресных деньках. Хуже всего было то, что он искренне не верил, что увидит их снова. И больше у него не будет тех воскресных дней.
Просто сохраняй спокойствие, — сказал он себе. Как говорит Гослинг. Вот что ты должен делать. Сохранять спокойствие.
Чушь собачья.
— Они почти нас настигли, — сказал Гослинг.
Но откуда он знает, если дверь застегнута за замок? Возможно, он просто чувствовал это, как и Джордж — давление, медленно нарастающее в море за плотом. Джордж был уверен, что он чувствует его сквозь прорезиненный пол… Тяжесть, ожидание, покачивание, словно от воздуха, разгоняемого поездом. Перед самым столкновением.
Сохранять спокойствие было просто невозможно. Даже у Гослинга был встревоженный вид. Он был бледным, несмотря на загар. Глаза метались, словно шарики рулетки. Он изо всех сил вцепился в обшивку.
Ну вот.
Джордж почувствовал это. Почувствовал это и Гослинг. «Оно» или «они» только что проплыло под ними на такой скорости, что плот подбросило вверх на несколько дюймов. Море буквально вскипело.
— Они под нами, — сказал Гослинг.
Так оно и было.
Многие десятки тех светящихся рыб или существ. Они плыли у самой поверхности и даже задевали плот. Забавно, что исходящий от них свет — пульсирующий бледно-зеленый свет — заполнил интерьер плота, словно рентгеном просветив днище, так что стало видно очертания воздушных камер, каждый шов и стежок.
Да, это было удивительно. Воистину удивительно.
Но ни у Джорджа ни у Гослинга не было возможности, чтобы адекватно оценить феномен, потому что плот сейчас подбрасывало, как на американских горках. Удары следовали друг за другом. Море бурлило, плот раскачивался. Джордж изо всех сил стиснул зубы, ожидая, что камеры начнут лопаться, и они пойдут ко дну.
Но этого не случилось.
Плот был специально разработан для использования в бурном море, и никакая тряска не смогла бы потопить его. Именно поэтому он состоял из нескольких воздушных камер, а не из одной.
Гослинг не раз говорил ему об этом, но сейчас Джордж не помнил ничего. Он видел лишь странное свечение и ощущал дикую качку, отчего мотался из стороны в сторону, то и дело натыкаясь на Гослинга.
Потом удары прекратились, и сияние исчезло, как будто кто-то погасил лампу.
Пару минут спустя Гослинг подошел к двери и расстегнул ее. Снаружи снова не было ничего, кроме моря и тумана, двигавшихся в унисон.
— Они ушли, — сказал он. — А мы все еще здесь.
— Я хочу есть, — сказал Сакс после долгого молчания. — Что, парни, скажете, если мы прирежем Фабрини и перекусим им?
Менхаус издал низкий, сухой смешок. Кук промолчал. Крайчек просто смотрел. Фабрини сжимал и разжимал кулаки.
— Имею в виду, если это будет долго продолжаться, — не унимался Сакс, — нам придется кого-нибудь съесть. Я выбираю Фабрини. Скажем прямо, он самый ненужный.
— Нет, ты ошибаешься, Сакс, — сказал Фабрини. Я слишком тощий. Нам нужна жирная задница. Такая как ты, например. Здоровенное, толстое трепло. Жирный баклан, приготовленный в собственном соку.
Сакс фыркнул.
— Ты слышал, Менхаус? Он хочет мой сок. Только и думает о моем члене.
Кук, казалось, не замечал остальных. Он смотрел на туман, смотрел на Крайчека, но в основном смотрел на Сакса. Тирада Крайчека о ждущем в тумане дьяволе не прошла для него даром. Казалось, он чувствовал это иначе, когда закрывал глаза. Нутром ощущал чужое присутствие. Может, это было чистое воображение, а может, и нет. Но существовала гораздо более явная и актуальная опасность. Это Сакс.
— Еда сейчас не лучший вариант, — проворчал Менхаус. — Я б не отказался от холодного пива.
— Заткнись, — сказал Фабрини.
— Бессмысленно говорить об этом, — сказал Кук. — Нужно быть реалистами.
Сакс удивленно вскинул руки.
— Черт, это ты, Кук? Кто пошатнул твою клетку? Тише, парни, пусть говорит.
Кук прищурил глаза.
— Я только сказал, что нам нужно быть реалистами. Нет смысла говорить о пиве. Нам придется довольствоваться аварийным пайком, пока… пока не появиться что-то другое.
— Смотрите-ка, — сказал Сакс, — мистер Реализм заговорил.
— О, да заткнись уже, — сказал Фабрини.
— Почему бы тебе не пойти и не трахнуть свою мамочку, Фабрини? — прорычал Сакс.
Фабрини поднялся на ноги, лодка слегка качнулась.
— Я сыт тобой уже по горло, Сакс. Ты нарываешься.
