— Да.
Осталось всего два Дома. Мими чувствовала тревогу стоящей рядом Минервы Морган.
— Что скажете вы, Домус домина?
Дом Серой леди. Дом смерти — но так его никто не называл. Это семейство отвечало за ведение хроник, за циклы Проявления и Удаления.
Минерва Морган не ответила.
— Домус Домина? — Сеймур Корриган кашлянул. — Домус Домина!
Минерва Морган вздохнула.
— Да.
— Домус ламия говорит «да», — слегка раздраженно произнес страж Корриган.
Дом вампиров. Старинный титул. Глава конспираторов.
Мими напряглась. Следующей была она. Страж Варден снова кашлянул.
— Что скажет Домус фортис валериус инкоррупутус? Дом Чистой крови, неразвращенного, доблестного и сильного, защитника Сада, полководца небесного воинства? Что скажете вы?
Это имя носил род Михаила. Род Габриэллы. Род ван Ален, ныне выродившийся до имени Форс.
— Мы говорим... — произнесла Мими и заколебалась.
Она подумала о неуверенности Минервы Морган. Об Амброузе Барлоу, таком старом, что все считали его впавшим в старческий маразм. Однако же он принес сюда этот листок бумага. Принес ей, Мими. Они рассчитывали на нее. Анонимное письмо — но важное. Они были правы. Это письмо нельзя проигнорировать.
Мими внезапно осознала, что Амброуз и Минерва не могли сделать это сами, но очень хотели, чтобы это сделала она. Она была молода, но намного превосходила их по положению. Она представляла Дом, что возглавлял этот клан бессмертных на протяжении многих веков. Дом, который нельзя лишить власти одним лишь нынешним ритуалом.
Мими не думала об этом до сегодняшнего дня, но внезапно ее задело за живое то, что они только что препоручили сообщество Форсайту Ллевеллину. А кто он вообще такой, этот Форсайт Ллевеллин? Мими проглядела свои воспоминания. Незначительный ангел. Незначительное божество. Распорядитель. Но никак не регис.
Она могла это сделать. Она сражалась с Серебряной кровью и отправляла демонов обратно в преисподнюю. Она устоит там, где не устоят другие.
— Дом Чистой крови выражает несогласие с данным решением, — отчетливо и уверенно произнесла она.
— Несогласие?
Сеймур Корриган явно был сбит с толку.
— Мы говорим «нет», — произнесла Мими.
— Нет? — Снова переспросил Корриган.
— Нет, — еще отчетливее повторила Мими.
Форсайт же, судя по виду, вполне держал себя в руках.
— Я не понимаю, зачем нам это нужно — передавать дух сообщества новому вождю, когда мой отец жив! — Выпалила Мими. Она сглотнула. — И потому я возражаю.
— Голосование должно быть единогласным, — встревоженно произнес страж Корриган. — Мы не можем вверить сообщество Форсайту иначе как по единогласному решению семи семейств.
Вид у него сделался потерянным, а вот Амброуз и Минерва, напротив, приободрились. Все прочие смотрели на Форсайта, ожидая подсказки, как быть дальше.
Мими это отметила. Голосование голосованием, а эти уже считают его вождем.
— Нам следует остановить введение в должность, согласно желанию стража Форс, — ровным тоном произнес Форсайт. — Я не желаю присваивать роль, в которой не все готовы меня видеть. И я тоже переживаю из-за исчезновения Чарльза. Нам следует подождать.
Они один за другим возвращались к происходящему в аукционном зале. Мими осознала, что по-прежнему держит руку поднятой, как это было в гломе.
Ведущий одарил ее ослепительной улыбкой.
— И «Портрет женщины» (Франсуаза Гийо) уходит к... прекрасной юной даме в первом ряду!
Она только что купила картину Пикассо.
БЛИСС
Осенний семестр в Дачезне всегда разворачивался в соответствии с устойчивой традицией; никогда не нарушался план действий, составленный сотню лет назад, — или так должно было казаться ученикам, знакомым с успокаивающим, предсказуемым ритмом приятной жизни частной школы. Начиналось это с последней недели августа, вводной для первого класса, когда мучители, ученики выпускного класса, затюкивали новоприбывших состязаниями по метанию тортов во внутреннем дворике, сбрасыванием водяных бомб с балконов и эпической игрой «Убийца». В последний день недели происходило торжественное вручение школьных колец и исполнение гимна школы. А кульминационным моментом была вечеринка, проводящаяся по завершении учебного дня на крыше дома старосты. Именно там с мая по декабрь расцветали романы, обычно между «старушками» (так в школе называли учениц выпускного класса) и «новичками» (парнями из свежепришедших), а вовсе не наоборот, как могли бы подумать некоторые.
Блисс поднялась по лестнице в главное здание, кивнув по дороге нескольким замеченным знакомым. Все еще были загорелыми после лета, проведенного в Хэмптонсе или Нантакете. Девушки еще не готовы были расстаться с сарафанами и сандалиями ради шерсти и шотландки, а парни сдвигали галстуки набок и расстегивали поплиновые рубашки, а пиджаки носили в руках или перекидывали с ухарским видом через плечо.
Блисс слыхала, что близнецы Форс тоже вернулись в школу. Надо постараться как можно скорее связаться с ними. Мими с Джеком должны ей помочь.
Когда Блисс вошла в гардеробную и скользнула взглядом по именам, выгравированным на металлических табличках, она обнаружила, что имена Шайлер и Оливера исчезли. Итак, их действительно здесь нет. Блисс расстроилась. Она в конце концов выяснила, что произошло с друзьями. Совет отчего-то усомнился в том, что Шайлер достоверно описала события, сопровождавшие гибель Лоуренса, и двое подростков предпочли бежать от венаторов, вместо того чтобы предстать перед судом.
Но отчего-то девушка никак не могла поверить в их отсутствие. Ей весь день мерещилось, что Оливер сейчас сидит на дополнительном курсе истории Европы, на своем обычном месте, у батареи, а Шайлер лепит горшки на занятиях по художественным ремеслам. Перед обеденным перерывом Блисс отправилась на третий за сегодняшний день урок, из курса «Древние цивилизации и заря Запада». Первая неделя занятий была периодом завлекалочек: ученики переходили с занятия на занятие и решали, какие курсы выбрать. Название данного курса звучало интригующе — этакая смесь истории с философией, изучение греков, римлян и египтян. Блисс уселась в среднем ряду, рядом с Картером Такерманом. От него всегда пахло яичным сэндвичем, который Картер ел на завтрак.
Учительница была новая и совершенно не того типа, что основной преподавательский состав Дачезне. Большинство преподавателей пребывали в школе вечно — и выглядели соответственно. Мадам Фроли преподавала французский, и ученики верили, что она его преподает еще с восьмидесятых годов девятнадцатого века. (Это вполне могло соответствовать истине, поскольку мадам принадлежала к Голубой крови.)
