– Анатолия Павловича к столу уже пригласили, – как-то резко отозвалась хозяйка, – Не правда ли, Хольгер?
Дрогнула тень дворецкого.
– Совершенно верно, фрау Полина. Полчаса назад я разбудил Анатолия Павловича, он поставил меня в известность, что немедленно встанет.
– Двадцать минут назад, перед тем как я спустилась к столу, Анатолий Павлович сообщил мне то же самое, – тихо проговорила хозяйка.
– А несколько минут назад дверь в вашу спальню, Полина Юрьевна, была уже открыта, – высунулась из подсобки Клара Леопольдовна, – Я думала, что Анатолий Павлович спустился…
– Черт… – треснул вилкой по столу Фельдман, и все вздрогнули, – Извините, Полина Юрьевна, – перехватил он инициативу, – Мы здесь не за тем, чтобы выказывать хорошие манеры, входить в доверие и ублажать вашу ностальгию. Если в доме творится черт знает что… – он не договорил, катапультировался из-за стола, зашагал к лестнице. Вадим помчался за ним. Допивать апельсиновый сок пришлось на бегу…
Они влетели в коридор. Дверь в хозяйскую спальню была закрыта. Либо примерещилось Кларе Леопольдовне, либо…
– Какого черта… – ворчал Фельдман, переходя на олимпийский бег.
Кто-то из домашних вскричал за спиной, когда они ворвались в спальню. Встали, дыша, как загнанные стайеры.
– Господи, да что вы возомнили… – хрипела Полина Юрьевна, расталкивая их локтями.
В спальне никого не было. Продавленная постель со скомканным одеялом и сплющенной подушкой, в изголовье мятый журнал со взбудораженным, диковатым дирижером на обложке, вставная челюсть в многогранном стакане… Они растерянно озирались. Виновато глянули на смертельно побледневшую Полину Юрьевну, у которой подкосились ноги. Она добрела до кровати, села, укоризненно посмотрела на Вадима – как будто это он замутил. Остановился, не переходя порог, нахмуренный Хольгер, всунула бородавчатый нос Клара Леопольдовна.
– С Анатолием Павловичем все в порядке? – пискнула она.
– А были основания сомневаться? – прошепелявил старческий голос.
Басардин, живой, немного опухший, с обмякшей челюстью, в мятых бриджах и обвисшей майке стоял на пороге ванной комнаты, испуганно поводил глазами.
– Боже правый, – перекрестилась Полина Юрьевна, – Ты испытываешь наше терпение, Анатолий. Молодые люди невесть что подумали, ты доведешь нас до инфаркта…
– Что вы делали в ванной, Анатолий Павлович? – сглотнув, осведомился Фельдман. Вопрос идиотский, – машинально отметил Вадим.
– Зубы чистил… – прошепелявил Басардин.
– Вот эти? – Павел выстрелил указующим перстом в бокал с одинокой челюстью.
– Эти, – улыбнулся композитор, – Произошел вопиющий случай, господа. Впервые за много лет, встав с кровати, я забыл оснастить свой рот зубами. Начал чистить, как-то не пошло…
Хрюкнула Клара Леопольдовна. «Вашу мать, господа хорошие…» – прошептала Полина Юрьевна. «А чистят ли вставные челюсти?» – подумал Вадим.
Солнце за окном одолело полуденную отметку, впрочем, в кабинете маститого композитора за шторами оно почти не ощущалось. Павел с Фельдманом устроились на диване, разглядывали обстановку: стеллажи, заваленные книгами и старомодными виниловыми пластинками, фотографии, на которых Басардин был запечатлен с незнакомыми, но, безусловно, уважаемыми людьми, снимки многолетней давности, в полной мере позволяющие оценить былую привлекательность супруги и жизнелюбие крепыша-композитора. Басардин заседал за массивным дубовым столом, делал пометки в здоровенном талмуде и временами прикладывался к ребристой фляжке в кожаном «обмундировании».
– Не наше, конечно, дело, – вкрадчиво сказал Фельдман, – Но хотелось бы знать, какое место занимает алкоголь в вашем творчестве?
– Сорок процентов, – буркнул Басардин, покосился на хама, – Совмещается, молодой человек, не думайте. Так было не всегда. Хорошо, – он закрыл талмуд, отставил фляжку, – У вас имеются конкретные предложения?
– Можно выйти на человека, сотрудничающего с вашим зловещим «юристом», – сообщил потрясенной аудитории Павел, – Хорошенько подумайте, Анатолий Павлович, стоит ли это делать. Может, лучше подождать, пока все закончится естественным, так сказать, летальным образом?
Композитор вздрогнул.
– Шуточки у вас, молодой человек. Но удивили. Так быстро выйти на что-то конкретное…
– Практически не выходя из дома, – приврал Фельдман, дотянулся до чистого стакана на подносе, плеснул минеральной воды. Скрипнула дверь, в проеме образовалась и тут же пропала Полина Юрьевна. Она хотела что-то сказать, но не сказала.
– Вы начали копать, – заметил Басардин, – А будете копать дальше, об этом узнают, и последуют оргвыводы. Уже сам ваш приезд в мой дом… Признаться, с тоской ожидаю телефонного звонка.
– Можем не тревожить вас своим присутствием, – пожал плечами Вадим, – если считаете, что наша встреча была ошибкой. Решайтесь, Анатолий Павлович. Протянем время – сядем в лужу. Мой друг имеет связи в этой стране, через два часа мы можем вывезти вас и ваших домашних в безопасное место. Специально обученные люди найдут вашего внука, позаботятся о его безопасности. Другие обученные люди займутся расследованием…
Старик погрузился в тягучую задумчивость, откуда его вывел пронзительный вой машины под окном.
– Посмотрите, пожалуйста… – он вздрогнул, просительно уставился на Фельдмана. Павел подпрыгнул к подоконнику, отогнул штору. Застыл. Закололо под лопаткой. Какого черта? Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу?
– Что там? – нетерпеливо спросил Басардин.
– Зеленый спортивный «Дьяболо», – отчитался Фельдман, – Машинка староватая, пыхтит, как паровоз, лично я бы с удовольствием поменял такую на швейную. Собирается таранить ворота, Анатолий Павлович, это ничего? Ага, появляется несостоявшийся Гастелло… Развязный юноша. Развязная девица… Мать честная, разве это юбка?… Общаются с охранником, охранник делает такое лицо, словно его ужалила пчела, открывает ворота…
– Александр приехал, – шумно выдохнул Басардин, – На ловца, как говорится… Даже не знаю, господа, радоваться или нет. Этому паршивцу опять понадобились деньги, иначе он бы не приехал.
События покатились, как угловатый камень с крутой горы. Встреча родственника проходила в неформальной, «дружелюбной» обстановке. Пыхтящий «Дьяболо» (нехорошие какие-то ассоциации со словом) подъехал к крыльцу. Обитатели дома уже спустились в холл.
– Нормальная машина, – бормотал Вадим, вспоминая свою «копейку» (джип Жанны не в счет), – Неплохо, должно быть, развивает…
– Сколиоз она развивает, – буркнул Павел, – Была у меня такая. В ней даже сексом заниматься проблематично. Итак, нас ждет заводная семейная сцена.
Как в воду глядел. То, что внук – развращенный, избалованный ленивец, было видно невооруженным глазом. Худой, с невероятно подвижным лицом, в зачумленной футболке, мятых джинсах, кедах без шнурков с вывернутыми языками. Девица еще краше: костлявая, как смерть, нечесаная, короткие косички в форме рожек, маечка насилу прикрывала скромные интимные детали. Миловидное (если отвлечься от остального) личико пикантно украшали пигментные пятна, на что немедленно среагировал Фельдман (какой гламурненький, дескать, ослик – в пятнышках). Худые ноги-спички венчала юбка-коротышка, которая девицу очень раздражала. Молодежь взбежала на крыльцо, уперлась в охранника, принялась возмущаться. Особо старалась девица, которая вообще вела себя бестактно. Охраннику было плевать, он выполнял свою работу. Спустись с парашютом святой Себастьян, он и его бы обыскал. Внучок демонстративно сплюнул, что-то прошептал девице на ухо. Та прыснула, в итоге подчинилась, охранник невозмутимо ее ощупывал, девчонка хохотала, как подорванная. Охранник завершил процедуру, посторонился. Молодежь ворвалась в дом…
Старик был прав, внучок переживал перманентный финансовый крах. К тому же, его персоной заинтересовалась полиция – в связи с арестом мелкого драг-дилера в одном из заведений Магдебурга, которому очень не хотелось париться в кутузке, и он с энтузиазмом сдавал приятелей. Внучок хотел разжиться энной суммой и укатить на время с глаз долой – в Марсель, например. В отпуск, так сказать. Об этом, сдерживая слезы, шепотом поведала Полина Юрьевна.
– В отпуск надо брать телок покрупнее, – рассудительно изрек Фельдман, – От них тень больше… Господи правый, ты посмотри, Вадим, как они тут крыльями размахались. А девица-то куда лезет?
Развалившись в кресле, они угрюмо наблюдали, как не понимающий русского языка (взрастили явно не в семье) внук Александр возбужденно общается с бледнеющим дедом. Девица висла у приятеля на шее, потом ей это наскучило, она уселась на подоконник и стала критически разглядывать русских гостей. Особо теплых чувств те не вызвали, девица фыркнула, задрала нос. Старик пытался что-то втолковать непутевому родственнику, в ломаном немецком звучало слово «полиция», но общались они на разных языках: внучок ругался, старик бледнел. Потом он бросил несколько отрывистых слов, побрел наверх. Внучок махнул своей спутнице, пристроился в хвост. Девица слезла с подоконника, блеснув трусиками, устремилась за парнем, едва не сбив стекающую с лестницы Клару Леопольдовну.
