По утрам прямые дымки от крыш упирались в серо-молочное небо. Со звенящих деревьев сыпалась сухая снежная пыль. К продуктовым спецраспределителям отправлялись, взяв у соседей все теплые вещи и напялив их на себя. По улицам ходили гуськом, осторожно передвигаясь по прорытым меж сугробов тропкам. У супермаркетов, где по-прежнему раздавали продукты по карточкам, зажглись костры – стоять в уличной очереди более пятнадцати минут было смерти подобно. В квартирах появились самодельные «буржуйки» с трубами, выведенными в кухонные форточки. Деревья в скверах и парках спилили за несколько дней. Еще раньше исчезли все доски с давно заброшенных строек.
По ночам над заснеженным, выстуженным Южным округом висела мертвенно-желтая луна в звездном черном космосе. Жизнь постепенно замирала…
Вскоре столбик термометра уперся в отметку «минус двадцать пять». Именно в этот момент Южный округ одновременно отключили от теплоцентрали и электричества. Сделали это ровно в полдень, чтобы люди массово не замерзли в квартирах во время сна. Как и следовало ожидать, население блокадной зоны выскочило на улицы – казалось, что в выстуженных домах было еще холодней. Слухи казались одни страшнее других: якобы во всем округе полопались трубы, в котельных прогорели топки и полетели форсунки. Электроподстанции все как одна стояли обесточенные, вымороженные, и обслуживающий персонал вскоре разбежался куда глаза глядят.
Пытались жечь уличные костры, но дров для них почти не осталось. Выносили и жгли мебель, взрывали деревянные полы, снимали двери и рамы из окон брошенных квартир. Но всего этого хватило лишь до следующего вечера…
Суровцев и тут оказался абсолютно прав: вирус агрессивности, поразивший людей, никуда не исчез. Просто антидот, случайно изобретенный Александром Ивановичем, временно приглушал эту злобу, которая все копилась, копилась, не находя пока выхода. Так часто случается в гнойной хирургии, когда фурункул не вскрывают, а долго отпаривают компрессами и щадящими мазями. Вот гной и уходит вглубь, заражая ядом непораженные ткани…
Белый порошок больше не помогал даже в самых ударных дозах. В условиях резкого холода организмы людей начали постепенно перестраиваться. Фурункул со зловещим шпоканьем лопнул – ядовитый гной ненависти и вражды густо потек наружу…
Казалось, возвращались самые кошмарные времена. С наступлением темноты по улицам города бродили целые толпы маньяков. Теперь, правда, они больше не нападали друг на друга, как в былые времена, а сбивались в толпы, громя на своем пути все и вся.
И вскоре по одной из таких человеческих стай словно дунуло слушком: во всем виноват тот самый очкастый доктор из больницы скорой помощи. Якобы он коварно и подсунул народу снадобье, которое сперва действительно немного помогает, а затем значительно усугубляет положение инфицированных.
Несколько сотен человек тотчас же бросилось к клинике. Хлипкие милицейские наряды были сметены мгновенно – будто их и не было. Толпа – злая, безжалостная, агрессивная – ворвалась в больничные корпуса, сметая и круша на своем пути все…
Александр Иванович стоял у окна, с ужасом глядя на беснующуюся толпу перед приемным покоем больницы. В густой мазутной темноте кроваво-красными нарывами полыхали факелы, и их отблески зловеще скользили по стенам и сугробам. С тротуаров доносились агрессивные вопли, беспорядочные выстрелы перемежались с боевой матерщиной. Кто-то тоненько вскрикнул и тут же смолк, видимо задавленный в плотной человеческой массе.
Противостоять донельзя агрессивной толпе было совершенно бесполезно: это бы только подхлестнуло ее к новым безумствам. Автомат зарезанного главврача в счет не шел: от дикого напора сотен маньяков не спас бы и взвод тренированных спецназовцев. Бежать тоже не представлялось возможным – клиника скорой помощи наверняка находилась в плотном кольце сумасшедших.
Траектория судьбы Александра Ивановича вновь выписывалась по странному лекалу. Мощное колесо, зацепившее его с самого дна и вынесшее к сияющему свету, теперь, продолжая вращение, волокло его на дно, и спасения ждать было неоткуда…
Внизу, этажом ниже, загремели двери, неуверенно хлопнул пистолетный выстрел. Зазвенело и слоисто высыпалось стекло окна, ледяной булыжник прыгнул на стол рядом с Александром Ивановичем и срикошетил под кушетку.
– Валера… Валера! – позвал прозектор верного ассистента, словно бы он мог ему помочь.
Валера не откликался. Он лежал в вестибюле с разбитой головой, истоптанный до крови, и толпы маньяков рвались мимо него, не обращая никакого внимания на труп.
По лестничным клеткам и коридорам гулко бухали десятки подошв. То и дело слышались выстрелы, звонко и весело рассыпались разносимые стекла. Погромщики неуправляемой лавиной растекались по почти пустынному зданию.
Александр Иванович двигался, словно сомнамбула. Зачем-то поднял замок-молнию любимой «косухи», снял золотые очки, тщательно их протер, вновь нацепил на нос. Подошел к двери, осторожно приоткрыл ее, выглянул наружу…
Прямо на него бежало несколько мужчин: налитые кровью глаза, полураскрытые рты, факелы и палки в сжатых руках… У стены, совсем рядом с кабинетом, корчился в предсмертных судорогах омоновец с бордовым пятном вместо лица. Прозектор захлопнул дверь, судорожно провернул ключ на два оборота. Ощущая под черепом ледяное дуновение страха, он подошел к окну, еще раз взглянул вниз.
Спасения не было.
И тут вновь ожил тот самый тайный распорядитель поступков Александра Ивановича, который давно уже руководил его действиями и помыслами. В какой-то момент ему показалось, что этот распорядитель даже материализовался перед его взором: небольшое, удивительно верткое существо, отдаленно напоминающее чертика, с неестественно красными губами на темно-зеленом лице…
«Прыгай!..» – отчетливо услышал Александр Иванович.
В ту же секунду в дверь кабинета ударили чем-то тупым. Штукатурка из-под дверной рамы сыпанула картечью, и следующий удар заставил дверь треснуть. Было очевидно: еще несколько таких ударов – и злая толпа ворвется в кабинет…
«Прыгай!.. Тебе уже все равно не спастись!..» – зловещим свистящим шепотом приказал зеленый человечек.
Александр Иванович с треском дернул на себя оконную раму, пружинисто прыгнул на подоконник…
Ветер холодил лицо, рельефно облеплял брюки, шевелил короткую, с проседью, стрижку. Мороз заползал под куртку. Внизу, под окнами, бесновалась толпа. У въездных ворот с сухим треском пылала подожженная машина «Скорой помощи».
Почему-то вспомнилось: безмятежное теплое лето, детские аттракционы в парке и маленькая дочь на карусели под балдахином. Деревянный конь ритмично мелькает в круговом движении, Лида смеется, ее развязавшийся белый бант вьется по ветру, как марлевая повязка.
Пространство перед глазами постепенно скруглялось, сплющивалось и словно уменьшалось, и вот уже деревянный конь превратился в гигантскую крысу, а маленькая девочка – в того самого страшного зеленолицего человечка, который уже не шептал, а кричал: «Прыгай!.. Прыгай!.. Прыгай!..»
Снизу хлопнул выстрел – пуля отколола кусок кирпича над головой патологоанатома. Вновь поправив очки, он бесстрашно шагнул вниз, свалившись прямо на людские головы, и сразу же был безжалостно растерзан в кровавые клочья…
…Спустя полчаса главный корпус больницы скорой помощи пылал, подожженный сразу с нескольких концов. На заиндевевшем тротуаре валялись замерзшие, окровавленные трупы, и отряды внутренних войск, уже переправившихся через мосты, наступали на толпу плотной массой, оглушительно постукивая резиновыми дубинками по металлическим щитам.
Погромы, пожары и смертоубийства продолжались всю ночь. Милиция и регулярные войска противостояли всему этому решительно, но без излишней жестокости. И уже к обеду следующего дня в Южный округ вновь начали поступать тепло и электричество. Да и природа словно смилостивилась над людьми: неожиданно зазвенела капель, ударила оттепель, и почти весенние ручьи потекли с тротуаров в ливневые решетки.
Наутро пришло массовое отрезвление. Люди, еще недавно стрелявшие друг в друга и рвавшие на куски детей, теперь с удивлением рассматривали следы собственных бесчинств, спрашивая сами себя: «Зачем и какому богу были принесены эти бессмысленные жертвы?»
Из-за полного отключения Южного округа от тепла и электричества от жуткого вируса безумия вылечились абсолютно все: и недавно покусанные афганскими крысами, и те, кто уже давно и плотно был подсажен на противоядие, изобретенное покойным прозектором морга. Излечение, правда, было небезболезненным: перед тем, как окончательно и бесповоротно избавиться от агрессии, в мозгу людей, подсевших на антидот, словно бы происходил мощнейший тектонический взрыв, и они на несколько часов делались совершенно неадекватными. Блокада Южного округа была снята лишь через четыре дня – население мегаполиса, напуганное невероятными ужасами, творящимися за рекой, всячески противилось сносу блокпостов.
