помню его до сих пор. Кожа жутко зудела, а стоило почесать, как становилось ещё хуже. Смыть это было невозможно: крупинки стекла настолько мелкие, что, казалось, забились в самые поры кожи. Отец потом сказал мне, что нужно было смывать холодной водой, и уж тем более не тереть.
Потное разгорячённое тело, невидимые крупинки стекла… Мои мысли были в том мгновении, когда она почувствует эту боль каждой своей клеткой. Я буду наблюдать из-за кулис. Буду ждать своей партии.
За дверью послышались голоса, и я едва успела шмыгнуть за ширму, когда вошли Эмма и Таня.
– Что за дурацкое покрытие у сцены, у меня нога слетает! – сказала Таня, входя.
– Тсс… – зашептала Эмма. – Если повезёт и возьмут в труппу, тебе ещё долго танцевать на ней, так что привыкай.
Девочки переодевались – я слышала шуршание одежды.
– На самом деле мне тоже некомфортно как-то… – продолжила Эмма. – Только Лерке, по ходу, норм… Эта по жизни везде впишется.
– Вот её и возьмут! – засмеялась Таня. – Её, а не Женьку, прикинь?
– Кстати, – вдруг сказала Эмма. – А где Алина?
– Понятия не имею.
– Она ведь с нами ни разу толком не репетировала – как выходить-то собирается?
– Может, её уже убрали из состава? Вчера взяли, сегодня убрали – почему нет?
– Хоть бы так, – отозвалась Эмма. – Она реально странная.
Девочки вышли из гримёрки, так и не заметив меня. Идиотки даже в такт не способны попасть, а ещё меня странной называют.
Я всё ещё сжимала в руках кусок стекловаты: надо спрятать, пока не поздно! Я затолкала его в пакет, туда же сунула перчатки. В сумке есть потайной карман, там самое место для таких вещей. Платье Сильфиды выглядело идеально. Я потянула за край подола и осторожно заглянула внутрь. Ничего не заметно: разве что корсаж поблёскивает изнутри. Платье-секрет. Платье-сюрприз.
Давай-давай, Женя, надень же его! Оно твоё – платье Сильфиды. Но роль – сама роль – не твоя. И ты хорошо это знаешь. Придётся отдать её мне. А платье… Платье пусть будет моим тебе подарком. Бери – мне не жалко.
До начала представления шесть часов. Я выхожу из гримёрки и спешу на сцену. Декорации уже на месте. Нас ждёт последний прогон перед премьерой. Потом пара часов отдыха перед началом спектакля. Только что закончился перерыв и, появившись на сцене, я понимаю, что среди декораций я одна. Все остальные только подтягиваются – я слышу топот пуантов и голоса из-за кулис.
Сцена освещена, и я жду, пока глаза привыкнут к яркому свету. Потом оглядываю декорации и едва сдерживаюсь, чтобы не закричать. Что здесь произошло? Декорации из первой сцены, изображающие дом Джеймса, залиты краской. Алые потёки расползаются по фону – он исписан ругательствами: «Твоё место в психушке», «Больная», «Эпилептичка», «Ненормальная». Я вглядываюсь в этот кошмар и не верю собственным глазам.
В этот момент на сцене появляются все остальные. Самсонов, Виктор, Коргина, весь выпускной класс во главе с Женей и Русланом и младшеклассницы, которые должны танцевать с нами сильфид.
Увидев меня, все замирают. В следующую секунду Женя со звериным рёвом бросается на меня.
– Тварь! Ах ты тварь! – орёт она, хватая меня за волосы.
– Что ты творишь? – кричу я в ответ, пытаясь отбиться. – Я ничего не делала!
Я отталкиваю её, и Женя падает. И в тот же миг начинается что-то ужасное. Её ноги подгибаются, будто сведённые судорогой, руки скрючиваются, зубы остервенело сжаты, а глаза выпучены словно в смертельном ужасе. В следующий момент её тело начинает сотрясаться в жутких конвульсиях, а изо рта проступает пена.
Самсонов надрывно вскрикивает, оседая на руки Виктора. Кто-то из младших бросается за кулисы за врачом. Остальные толпятся вокруг, охая и хватаясь друг за друга. Руслан снимает на телефон.
Врач появляется быстро. Он заставляет её разжать рот, вставив какую-то лопатку. Вскоре её тело обмякает. До приезда скорой на сцене царит тишина. У идеальной Жени эпилепсия – это врач сказал. Она лежит без сознания, но лицо всё ещё перекошено, и от этого кажется, что она притворяется. Врач долго ощупывает её шею, лоб, щёки, но сколько ни трогает лицо, стоит ему убрать руки, как его выражение становится прежним: кривым и злобным.
– Это не временный спазм, – говорит он, снимая перчатки. – Скорее расстройство мимики, такое бывает при эпилепсии. Это её обычное выражение лица – не замечали раньше?
Никто не отвечает. Самсонов бродит по сцене, закрыв лицо руками и, как лунатик, натыкается на декорации и бутафорию. Виктор кусает губы. Остальные тупо пялятся друг на друга. И на меня.
– Я этого не делала, – повторяю я, обращаясь ко всем и ни к кому.
Они прячут глаза. Никто не верит. Я чувствую это в напряжённом молчании, которое окружает меня непроницаемой стеной, отделяя ото всех. Они уверены, что это я всё подстроила. Но я понятия не имела о том, что Пятисоцкая больна. Но что, если бы знала? Смогла бы я сделать такое?
Я знаю ответ так же, как и то, что не делала этого. Я бы смогла. Я бы обязательно использовала это так же, как тот, кто это сделал.
«Мы выросли вместе», «мы лучшие подруги», «у нас не было друг от друга никаких тайн»… Карина. Балерина с лицом-маской. С такими друзьями враги не нужны. Она в Германии, к тому же травмирована. Её никто и не подумает обвинить. Все уверены, что это я сделала. Идиоты! Эта святоша обвела вас вокруг пальца! Она сама не передвигается, но у неё карманы трещат от денег – она заплатила тому, кто это устроил! С чего вы взяли, что это я?
Злость закипала внутри.
– Это не я! Я этого не делала! – снова кричу я и ловлю на себе недоуменные взгляды.
Самсонов оборачивается на мой крик, но смотрит так, как будто в первый раз видит: «Кто ты? Что делаешь здесь?» Ему плевать на Пятисоцкую. Плевать на то, что случилось. Я вижу это, глядя в его воспалённые глаза. Она всего лишь инструмент, который сломался и будет выброшен без зазрения совести. Она больше не нужна. Нужен кто-то другой. Ведь сегодня спектакль. Премьера. И кто-то должен её танцевать.
Вслед за Самсоновым на меня смотрит Виктор. Его взгляд-расчленитель скользит по мне как в самый первый день: с кончиков пуантов и до макушки. Я всё ещё стою на авансцене. Все остальные жмутся к кулисам. Они не хотят отвечать за то, что случится дальше. Они боятся, что этим вечером академию ждёт позор. Я отвечаю на взгляд Виктора. Я не боюсь. Я готова. Я ждала этого. Я знаю партию, я отточила каждое па. Сейчас я могу показать вам. Я готова танцевать. Я делаю шаг…
И замираю на месте. Внезапный порыв ветра словно
