– Дыба размяк, Дыбу сожрать можно. А я сам кого хочешь…
Об стол звякнули две заблаговременно подготовленные рюмки. Изобразив напряжение, Олег свернул горлышко «Абсолюту» и наполнил их до краев.
– За примирение? – приподнял рюмку Дыба, другую подвинул к гипнотизеру.
– Зашшал, да? – с удовольствием произнес Вилкас. Принял рюмку, кинул протяжный взгляд на Олега.
Тот мог почти физически ощущать ненависть гипнотизера, опаляющую со всех сторон. На секунду даже показалось, что в офисе стало на пару градусов жарче. И действительно – какая-то розовая капля, видимо оттаяв, булькнулась с потолка в рюмку. Дыба было открыл рот, но промолчал – пущай так пьет. Гипнотизер отсалютовал штофом:
– За швое ждоровье!
И немедленно выпил.
От него не отстал и Олег, опрокинув рюмку так, чтобы водка стекла за шиворот и под свитер. Хоть и мокро, зато не в себя. Гипнотизер поморщился, помотал головой, осоловело взглянул на Дыбу.
– Хорошо пошла?
Вилкас не ответил. Лишь продолжал пялиться на гостя, после чего приподнял руку и помахал ему. Удивленно посмотрел сначала на руку, потом опять на Олега – что баран на новые ворота.
В этот момент Дыба ликовал. Поднимаясь со стула, он чувствовал, как слоями сходит с него астральная кожура, как некротический налет спадает на грязный линолеум и переползает на Сайдуласа пылевыми облаками. Тот вновь и вновь махал рукой, словно провожая кого-то в дальний путь.
– Да и ты тоже прощай! Не поминай, как говорится, лихом! – Олег развел руками, схватил кусок балыка из открытой упаковки, разжевал и, по-клоунски откланявшись, навсегда покинул кабинет гипнотизера-целителя.
* * *
Доехав до дома и собираясь уже выходить из машины, Дыба снова хлопнул себя по лбу: иконка так и валялась на торпедо. Взяв ее в руки, он испытал давно позабытое чувство кощунственного стыда за сделанное – как если бы, будучи еще ребенком, ударил девочку или взял чужое.
Оставленная на целое утро на солнце иконка совсем облупилась, топорщилась слезающими пузырями краски.
– Взял и испортил чужую вещь! – досадовал на себя Олег. Под пальцами краска спадала крупными хлопьями, открывая слой за слоем…
«Адопись», – вспомнилось слово из прочитанной еще в учебке книги Лескова. С нижнего, тайного слоя на Дыбу, хитро прищурившись, взирал усатый Отец Народов в своем знаменитом мундире генералиссимуса.
«Сталин Бога заменил, сам богом стал…» – пронеслись в голове слова старухи. Недоброе предчувствие заскреблось под сердцем, встал перед глазами сталинский профиль на портрете за спиной гипнотизера.
– Это что же… я Сталину молился?
Резко стартанув с места, Широкий за считаные минуты вернулся к рынку. Ввалившись в дверь офиса, Дыба взревел диким зверем:
– Где?!
Опасливо прикрываясь ручками, секретарша в слезах пропищала что-то невразумительное. Олег влетел в кабинет, игнорируя ее жалкие протесты, но никого там не обнаружил.
– Говорю же, убежал, мычал что-то. Может, у него инсульт теперь…
* * *
Дыбов колесил по Туле до вечера, вглядываясь в людей на улицах в надежде встретить либо Марлен Демьяновну, либо Вискаса, но, как назло, те будто испарились. Он то и дело заезжал во дворы, прижимаясь к подъездам едва ли не вплотную, пугая жителей ревом двигателя и внимательным взглядом: не сидит ли на скамейке кривая ведьма с четырехногой клюкой? Чача и Келоид с бойцами прошерстили весь город, но не обнаружили никого, даже похожего на гипнотизера или бабку.
Впрочем, к позднему вечеру выяснилось, что беспокоилась секретарша Сайдуласа вовсе не зря. Его, скрюченного, обнаружили в очке рыночного туалета с финкой, застрявшей в глазнице. Дело, в целом, обычное – мало ли кому перешел дорогу новоявленный коммерсант, но способ – унизительный и жуткий, да еще и едва ли не в центре рынка – заставил всю Тулу гудеть как улей. Новость быстро долетела до Дыбы, приведя того в смятение: ведь если гипнотизер мертв, значит, вода и в самом деле сработала… Но почему тогда в кабинете Вискаса и на иконе Марлен изображен один и тот же человек?
Этот вопрос заставил Олега всю ночь беспокойно ворочаться в постели, хоть жмуры уже и не стояли под окнами, а дыхание было ровным, как метроном. Сон приснился дурацкий и муторный – будто ему снова восемь и он сидит в столовой детдома. Не пойми откуда взявшаяся Марлен Демьяновна в белом халате нянечки зачерпывает половником из гигантской кастрюли жирную черную землю с червями и накладывает детям в тарелки. Вот шлепнулась порция и перед Дыбой, и красный червь, перевалившись через край, устремился на волю. А земля в кастрюле закончилась, и на дне Олег увидел бледное как поганка тело своего приютского товарища – Мишки Оборина. Глаза его были старательно выкорчеваны.
Наутро Дыба, натянув шмотки поцивильней – какие-то брючки и пиджак в елочку, – спрятал ствол и кастет в сейф, а взамен вынул документы: свидетельство о собственности, договор купли-продажи, справку о выплате взноса. С этой стопкой он направился в приют.
Судили и рядили с городской администрацией едва ли не до вечера. Алевтина Михайловна приходила несколько раз, приносила сладкий чай и булочки с изюмом, которые Олег обожал с детства. Чинуши явно пытались вымогать взятки, но дела приюта Дыба вел чище дембельского подворотничка. Наконец, когда дебелые тетки в бобровых шапках что-то понаотмечали в своих бланках и, цокая сапогами по асфальту, покинули территорию приюта, засобирался, наконец, и Олег. Натянул пиджак, подошел к окну, завязывая длинный лоховской шарф и… застыл: у забора он увидел скрюченную фигуру, что опиралась на четырехлапую клюку.
Дыба выбежал на улицу, не застегнувшись. Он до последнего был уверен, что стоит ему приблизиться к воротам, как Марлен Демьяновна растворится, исчезнет в налетевшей вдруг вьюге, но она стояла там как обрубок дерева, срезанного молнией.
– Документы на приют с собой? – скрипнула бабка, не здороваясь, и, приняв молчание Олега за положительный ответ, кивнула. – Отлично. Вот приютом и расплатишься. Страсть как деток люблю.
Странное требование выбило Дыбу из колеи.
Зачем ей эта богадельня? Дотаций нет, бюджет на ладан дышит; если бы Олег в свое время не выкупил здание – сироты бы уже по миру пошли вместе с педсоставом. После всего, что наговорила старуха на кладбище, в любовь к детишкам верилось с трудом. Он морщил лоб, пытаясь придумать, как соскочить с долга.
– Дурь по башке не гоняй, хуже будет! – заметив его замешательство, поторопила Марлен Демьяновна. – Заводи катафалку свою.
Ехать было неблизко. Старуха расположилась в тени, на заднем сиденье, по-хозяйски приобняв портфель, в котором хранилось свидетельство на собственность на здание приюта. Изредка она тыкала скрюченным пальцем в повороты, указывая дорогу. Олег же вел молча, сосредоточенно раздумывая, что делать теперь с этим опрометчиво данным обещанием.
Наконец старуха скомандовала:
– Тпр-ру! Стоп машина!
Дыба заглушил двигатель. Жила бабка в десятке километров от Тулы в глухом поселке под названием Петелино. От вида местных красот и
