Глава 40
Скотту понадобилось тридцать секунд, чтобы вернуться на кухню, схватить ржавый чайник, который может послужить молотком. В умелых и верных руках все превращается в инструмент и орудие.
Чья рука занесла его над тобой?
Бух-трах. Дыра чуть расширилась. Чайник далеко не идеальный таран, но у него хотя бы есть ручка и острый край донышка, сбивающий штукатурку с задней стенки встроенного шкафа, увеличивая пробитое кулаками отверстие.
Бух-трах. Еще шире.
Дыра уже большая, неправильная, продолговатая, напоминающая гигантский абрис деформированной старческой головы, и Скотт начал царапать стену, целиком выламывая пласты пыльного белого материала, обрушивая куски. Стена поддавалась легко и охотно, с готовностью. Он вдохнул холодный, как пары гелия, воздух, словно вырвавшийся сквозь рухнувшую плотину, которая сдерживала невидимую воду, и выдохнул призрачный серебристо-серый туман.
В нос сразу ударил запах, ни с чем не сравнимый, гнилой, затхлый, зловонный, имеющий твердо определенную физическую форму, которую можно вырезать из воздуха и шлепнуть в чашку Петри[16] для дальнейшего исследования. Запах чувствовался не ноздрями, не горлом, не легкими: Скотт как будто впитывал испарявшиеся частицы настоящей человеческой плоти. Он срыгнул в полусжатый кулак, прикрыл рот ладонью, приник к пробитой в стене дыре.
Перед ним сплошная чернота, непонятное, но неоспоримое ощущение широкого открытого пространства целого дома, спрятанного в стенах другого.
Глазами ничего не видно.
В свете фонаря ничего не видно.
Некий внутренний голос шепнул: «Тебе здесь не место».
Разве можно уйти перед самым открытием, что находится по ту сторону? Вспомнились оставшиеся в прихожей чертежи, которые принесла Колетта. Скотт почти бессознательно полез в карман, нащупал тяжелый прямоугольный корпус отцовской зажигалки, вытащил, крутанул пальцем колесико. Сначала посыпались искры, потом вспыхнул высокий язычок яркого пламени и осветил открывшееся мерцающее пространство.
Длинный округлый коридор тянется в бесконечность.
Простой, неотделанный, узкий туннель с бетонным полом. Кажется, будто гладкие, почти круглые черные стены не выкрашены черной краской, а сложены из какого-то природного материала, из субстанции, буквально поглощающей свет. Ни окон, ни дверей. Хотя с виду коридор прямой, в нем угадываются изгибы там, куда не проникает свет зажигалки.
При виде реального помещения возникли другие сомнения. Может, именно это пространство, точно описанное отцом, было последним, что мужчины по фамилии Маст видели перед полной потерей рассудка. Теперь он сам его видит. Раньше видел, очнулся с уверенностью, что это галлюцинация, а вдруг это было последнее предупреждение, которое обязательно следовало учесть? Бросить рукопись, прекратить работу, перестать думать о Фэрклоте, о его связи с Розмари Карвер и ее отцом…
Серийный убийца Фэрклот затаскивал сюда своих жертв.
Но ведь на самом деле не Фэрклот, правда? Нет, Фэрклот — марионетка, вымышленный персонаж, окрашенный чем-то гораздо более темным.
Скотт пролез в проделанную дыру и попал на ту сторону, в черное крыло.
Оглядел расширившийся коридор — стен не видно. Нога наткнулась на полу на что-то твердое, он едва не упал, наклонился, видя кожаный башмак без шнурков, запыленный и съеденный временем. Сколько ему лет? Неизвестно. Дальше широкий туннель идет влево. Он повернул, заметил краем глаза отметину на стене — царапины на черной поверхности, на уровне плеча.
Поближе поднес зажигалку, разглядел число 18… Остальное слишком выцвело или стерто, будто кто-то исправлял неаккуратную надпись. Глядя под ноги, чтобы опять не споткнуться, увидел огромное коричневое пятно на бетоне, расползшееся во все стороны, и инстинктивно понял, что это засохшая кровь в форме созвездия, столь же старая, как сам бетонный пол.
Осторожно ступая, двинулся по коридору налево и чуть не наткнулся на ряд стальных прутьев вроде зарешеченной двери тюремной камеры. Она была не заперта, и он ее открыл. Громкий скрип старого железа заскрежетал в ушах, пальцы нащупали чешуйки ржавчины. С той стороны открылось еще более обширное пространство. Скотт быстро уяснил планировку, несмотря на скудный мерцающий свет.
Помещение делилось на какие-то стойла с обеих сторон, не столь черные, как стены вокруг, огражденные невысокими крепкими деревянными перегородками с задвигающимися снаружи засовами. В каждой ячейке виден грязный пол, ржавые, вделанные в стены цепи с тяжелыми оковами на концах. По углам на пыльной старой соломе валяются высохшие за столетие жестяные миски и кружки. В одном отсеке лежит растрепанный бесцветный предмет, в котором Скотт, приглядевшись поближе, распознал детскую куклу. Над ней на светлой деревянной стенке нацарапано:
Господь, Пастырь мой, я не хочу туда, куда Ты ведешь…
Кривые корявые буквы оборвались в пустоте.
Он посмотрел вперед. В дальнем конце помещения стоял верстак с тщательно ошкуренными краями. Ближе стали видны аккуратно разложенные инструменты в организованном рабочем порядке. Острые инструменты, каких не найдешь в Круглом доме: топоры, сверла, целый арсенал молотков и резцов, тиски, плоскогубцы, клещи, щипцы, болты. Дальше какие-то архаичные орудия, для которых требуется новый словарь: тесло, дыба, другие предметы, еще старее и загадочнее, не получившие названий после их изобретения тысячу лет назад. Их определяет предназначение для адских пыток. Была там печурка вроде кузнечного горна рядом с набором расставленных черных железных прутов, клейма, кочерги, длинные когтистые металлические подставки для дров, надувные мехи, сыпучая скользкая куча бывшего угля. На крючке, вбитом в стену, висел кожаный фартук с широкими завязками и массивными металлическими застежками, сплошь покрытый засохшими коричневыми слоями, наверняка способный самостоятельно устоять на полу.
Скотт взял увесистый молоток со стальной шипованной головкой, прочел имя, выжженное на деревянной ручке:
ФЭРКЛОТ
Зажигалка мигнула и вновь ярко вспыхнула.
Теперь на ручке прочиталось:
МАСТ
Не выпуская молоток из рук, он оглядел стойла, грубо прикинул их количество, оценивая, на сколько человек рассчитано помещение. Восемь ячеек, в каждой по два набора цепей. Скотт представил себе самого старшего предка, Джоэла Таунсли Маста, стоявшего у истоков семейной линии, который вел здесь свою тайную жизнь. В одном кожаном фартуке, потея в оранжевом свете горна, он делал свое дело среди умоляющих воплей, стонов и слез.
