Брискоу снова засмеялся.
— И чего вы не наговорите! Так это важно! Не будете ли вы любезны сначала объяснить мне, почему вы заговорили о моей дочери как о мисс Гвендолин? Это звучит несколько комично! Никто не зовет ее иначе как Гвинни, почему вы, Тэкс, — исключение?
— Гвин… Мисс Гвендолин мне запретила, — сказал секретарь. — Она определенно приказала мне и думать, и говорить о ней, и обращаться к ней только как к мисс Гвендолин. Могу я говорить?
Брискоу утвердительно кивнул:
— Ради Бога, если уж это необходимо!
Тэкс Дэргем подошел к письменному столу, взял одно письмо и выложил его наверх.
— Это письмо от Ральфа Уэбстера. Он тоже влюблен в мисс Гвендолин. Он, конечно, ревнует, поэтому-то он и пишет. Это пошлость. Он был моим лучшим другом, был со мной в школе, затем в Гарварде.
— Да, да, — торопил Брискоу. — Я это знаю. Короче, Тэкс. У меня, на самом деле, нет времени.
Молодой человек начал новую атаку.
— Все, что написано в письме, совершенно верно. Конечно, это не все. Всего Ральф не знает. Но будет лучше, если я вам расскажу. Когда-нибудь вы все равно узнаете. Итак, слушайте: я втерся в ваш дом, навязался вам на эту должность, потому что…
Брискоу перебил его.
— Не говорите, пожалуйста, столь поразительных глупостей, Тэкс. Я предоставил эту должность вам, потому что она была свободна. Как вы знаете, вашего предшественника я отправил в Мексику. И взял вас на работу потому, что покойный ваш отец был моим старым другом, вы — из хорошей семьи и хорошо воспитаны, из университета у вас наилучшие аттестаты. Далее, потому, что вы мне нравитесь и я иной раз люблю посмеяться над вашей бестолковостью. И, наконец, потому, что я вообразил: вы нигде так хорошо не выучитесь делу, как у меня.
— Но я ведь не хочу ничему учиться, — вскричал Дэргем. — Это меня не интересует! Я увлекаюсь гольфом, семейными благами, моим аэропланом! Я вам солгал, мистер Брискоу. Я втерся к вам — это действительно так. Ральф тоже это знает. И сделал я это из-за Гвендолин. Как мог я иначе поближе подойти к ней, чем в должности вашего личного секретаря? Конечно, я использовал это в полной мере. Я мог почти каждый день узнавать, куда она идет. Там бывал и я. В Опере, в театре, на концертах, во всех магазинах. И, конечно, у вас дома — нигде она не могла уйти от меня. Гвендолин обо всем этом знает. От нее у меня нет секретов. Она над этим смеется. Но вы — так ли легко вы отнесетесь к этому?
Брискоу уселся за письменный стол и снова набил себе трубку.
— Один вопрос, Тэкс. Знаете ли вы, что Гвинни больна?
— Конечно, я это знаю, — огорченно сказал Дэргем. — Ваш буфетчик Джерри вызывает меня каждые два часа, чтобы дать отчет о ходе болезни. У нее расстройство желудка, вероятно вследствие злоупотребления ледяной водой.
— Да, да, расстройство желудка, — подтвердил Брискоу, потирая руки. — Еще одно: имеют ли хоть какой-нибудь успех ваши ухаживания за Гвинни?
Тэкс кивнул утвердительно.
— Конечно, имеют, даже очень. Мисс Гвендолин прямо мне говорила, и не один раз, что она не обращает ни малейшего внимания ни на Ральфа, ни на кого другого. Она ничего бы не имела против, если бы их всех завтра утром хватил удар. Так и сказала! И больше того — изо всех ее ухаживателей я для нее, вообще говоря, самый приятный и удобный.
— Так, так, — заметил Брискоу. — Самый приятный и удобный. Скажите мне, случалось ли вам приблизиться к Гвинни? Я имею в виду, брали ли вы ее за руку, целовали, обнимали?
Молодой человек покачал отрицательно головой:
— Нет, этого не было, этого еще не было! Мисс Гвендолин не любит, когда к ней прикасаются. Она говорит, что боится щекотки. Но, поверьте мне, будет и это!
— Вы полагаете? — усмехнулся Брискоу. — Тогда, Тэкс, я действительно не понимаю, на что же вы хотите жаловаться?
Секретарь устремил на него свои невинные голубые глаза.
— Жаловаться? Мне жаловаться?! Да я думал, что вы выкинете меня вон!
Брискоу покачал головой.
— Я ставлю одно условие. Вы вначале что-то болтали, что ваша жизнь зависит от этого! Так вот, у меня величайшее отвращение к самоубийствам, вольным смертям и ко всему с этим связанному. Даже разговоров об этом я не перевариваю. Предоставим решать Гвинни. В конце концов, она — сама себе хозяйка. Она сама знает, кого хочет, а кого — нет. Вы же, Тэкс, будете довольны, каково бы ни было ее решение. Обещаете ли вы мне это?
Он протянул молодому человеку руку, которую тот крепко потряс.
— Конечно, — воскликнул он, — без сомнения и от всего сердца! А вы, хозяин, вы ничего не имеете против?
Брискоу засмеялся, но смех его прозвучал до чрезвычайности серьезно.
— Я говорю вам, Тэкс, что ничего бы я так не желал. Вы можете быть вместе с Гвинни и днем и ночью, понимаете: днем и ночью. — Его голос поднялся и звучал угрожающе, но вместе с тем отдавал отчаянием. — Если бы это только от меня зависело, Тэкс.
Я хотел бы принести ее голой к вам в кровать, даже сегодня же ночью, мой дорогой мальчик!
Он провел по лицу обеими руками, точно хотел стереть горячий пот. Затем снова взялся за трубку.
— Не будем больше об этом говорить! — сказал он. — Дайте же мне наконец почту.
В этот день Тэксу Дэргему некогда было похохотать в Централ-Тресте. Ему не дали ни минуты отдыха. Только в пять часов Брискоу отпустил его.
Что ему предстояло делать теперь, было для него вполне ясно. Конечно, он ничего не понимал в мотивах, двигавших Брискоу. Не было у него и времени об этом подумать. Одно он понял, что со стороны отца не встретит ни малейших препятствий. Поэтому он купил сначала большой букет орхидей, а затем поехал в Парк-Авеню в дом, где жила Гвинни. Джерри, дворецкий, проводил его прямо наверх. Наверху пришлось выдержать борьбу с сестрой милосердия, которая его не знала и не хотела пускать в спальню. Но мужество Тэкса Дэргема одолело бы сегодня и более страшных врагов. Скоро с сияющей улыбкой он стоял перед кроватью Гвинни.
— Ах, это ты, Тэкси, — обернулась она к нему, — хорошо, что ты пришел. И цветы принес — поставь их на стол.
Он собрался поставить свои орхидеи на ее ночной столик, но она сразу одернула его.
— Разве ты не видишь, что тут совсем нет места? Поставь их туда, на стол!
Он повиновался, пробежал на другой конец комнаты и снова вернулся. Он стоял перед ней, смотрел на нее и упивался этим зрелищем.
Она была очаровательна в своей постели. Синеглазая блондинка, как и он. Мальчишеские локоны обрамляли ее головку и раскинулись по подушке. Шея и плечи были голые, сгибы нежные и тонкие. Личико точно вырезано из слоновой кости, щеки и губы кровяно-красные. Большой палец левой руки эта очаровательная куколка держала во рту и сосала.
