уже давно для себя решил, что в театре о нем забыли, и успокоился этим. Открыв конверт, он почувствовал глубокий ужас, который был, наверное, не менее сильным, чем ночью на лесном кладбище. Он ведь не репетировал целое лето! Не тренировался примерять на себя образы, не читал вслух, даже забросил Шекспира! Даник нырнул в работу с головой.
Он часами читал свои реплики на разные голоса и заставлял друзей слушать. Алесь со страдальческим выражением на лице нудно талдычил текст за остальных героев. Ленька играл с котятами, иногда вставляя замечания. Даник от его советов обычно бесился, кричал, швырял сценарий на пол и уходил дуться на чердак.
– Творческий процесс, – ехидно комментировал Родион Григорьевич, уставившись в книгу, которую так и не открыл дальше первых страниц.
В день, когда пора было возвращаться в Горький, Даник встал рано и пошел на васильковое поле. Вдали виднелись макушки холодных, темных камней, под которыми еще недавно спала самая жуткая белоглазая из всей краснопольской чуди. Но сейчас здесь было солнечно и свежо. Ветер шевелил полевые травы и ерошил волосы Даника.
Прежде, чем идти к Женьке прощаться, он набрал целый букет луговых цветов, свободных и диких, как рыжая девчонка, которую он встретил этм летом и поклялся запомнить на всю жизнь.
***
Константин Алексеевич долго не мог поверить, что жена больше не вернется. Уже уехала ни с чем полиция, уже обошел весь лес дважды Ванька Ухов. Женька не ждала назад Глафиру Петровну и безжалостно выкорчевала из цветника ее розы. Отец Павел тайком провел службу по всем ушедшим: особенно он горевал по дяде Боре, с которым не раз дегустировал настойку на черноплодке.
– Оля просто уехала в город раньше нас, – говорил отец на собраниях у деда Ефима. – Дела надо решить. Она ведь человек занятой.
Углы рта у его при этом дрожали. Маска спокойствия, которая давно уже пошла трещинами, едва держалась на лице. Лене было неприятно и больно на это смотреть. Наконец, он усадил отца за стол, накапал в кружку валерьянки и сказал:
– Мама не вернется. Я сам видел, как она уходила.
– Ты считаешь, эти… из леса… ее не отпустят?!
– Она сама не захочет, пап.
Лицо отца исказилось, углы рта поплыли. Маска рухнула. Он уронил голову на скрещенные руки и безобразно заплакал.
А вот Ленька плакать не мог. Он вообще стал поразительно спокоен, будто время, проведенное рядом со Стынью, если не выморозило его душу полностью, то, как минимум, охладило сердце. Он вел хозяйство, убирался, готовил. Помогал Константину Алексеевичу передвигаться по дому, пока с него не сняли гипс. Помогал Данику зубрить новую роль. Помогал Алесю с арифметикой, когда заметил, что друг пытается учиться тайком. Для самого себя Леня почти ничего не делал: ему и не хотелось. Чужие устремления и чужая радость заполняли его, и этого пока хватало.
Однажды, проходя мимо дома бабки Акулины, он увидел на крыльце серенького котенка. Его брата и сестру забрали, а этот, самый маленький и слабый, остался один. Острая жалость вдруг кольнула Леньку иголкой в сердце. Что, если кошка Акулины и ее родные котята обижают серенького малыша? Хватает ли ему еды? Леня никогда не видел, чтобы серый охотился на птиц и мышей. Вдруг, когда придет осень, его посчитают ненужным, бесполезным? Деревенская жизнь жестока. Не все созданы, чтобы вонзать когти, рвать, сворачивать головы, чувствовать вкус крови на клыках.
– Ты его подобрал, тебе и заботиться, – сказала бабка Акулина, словно прочитав мысли.
Вечером Леня принес котенка домой.
– Леонид, у нас же правило, – сказал отец удивленно. Обычной веселой твердости в его голосе не было. Что-то в нем сломалось за лето, и речь не только о правой ноге.
Ленька равнодушно посмотрел на список правил, пришпиленный к холодильнику. Первым шел пункт: “Мама должна готовить завтрак на всю семью”. Затем: “Семья проводит выходные вместе, дружно!” И еще: “Мама и папа создают домашний уют, сын поддерживает по мере сил!” Скривив губы, Леня сорвал бесполезный листок с холодильника, скомкал и швырнул в мусорную корзину. Через минуту туда полетели остальные бессмысленные бумажки, которым все равно никто не следовал в этой семье.
– Мы теперь будем как-нибудь без правил, – сказал Ленька. И почувствовал, что ледяная корка, сковавшая сердце, начинает понемногу трескаться.
