– Итак, инспектор, кто он?
– Это лейб-медик королевской семьи, сэр, – ответил Эберлайн.
Лорд Пальмерстоун задумался. Сэр Джек находился под наблюдением полиции в связи с убийством его жены, а также некоего джентльмена, чье лицо было настолько изуродовано, что никто не смог признать его. Дело было темным и попахивало прелюбодеянием. Лейб-медик мог бы легко отделаться, если бы признался в том, что, застав супругу с неким джентльменом в интимной позе, не сдержал порыва чувств и убил обоих. Однако сэр Джек, коего знал весь высший аристократический свет как самого блестящего молодого человека, начисто отрицал свою причастность к преступлению, совершенному в его особняке, а потому старый глава Скотленд-Ярда счел должным поручить расследование этого запутанного дела не менее блестящему инспектору Эберлайну, который уже вел одно расследование – дело Джека Потрошителя. Теперь же Эберлайн поставил лорда Пальмерстоуна перед фактом, что сэр Джек и является тем самым пресловутым потрошителем падших женщин.
– Надеюсь, вы понимаете, инспектор, всю серьезность выдвигаемого вами обвинения? – строго спросил он подчиненного.
Фредерик Эберлайн слегка наклонил голову.
– Я готов представить неопровержимые доказательства.
Старый лорд хмыкнул:
– Неопровержимые доказательства! Мой дорогой, неопровержимыми бывают лишь те доказательства, когда вы застаете подозреваемого на месте преступления, – сказал он, глядя на инспектора грустными, по-стариковски слезящимися глазами.
Эберлайн хотел было сказать, что он проработал в Скотленд-Ярде уже больше десяти лет, а потому может судить о доказательствах самолично, однако, встретившись взглядом с лордом, понял, в какое трудное положение он поставил старика и насколько тяжело тому принимать решение.
– Ладно, Эберлайн, скажите, это дело не может подождать до утра? – с надеждой в голосе спросил лорд Пальмерстоун.
– Нет, сэр. К сожалению, у меня имеется информация, что за сэром Джеком кроме нас охотится некий субъект, который имеет на него зуб и хочет свести счеты.
– Кто же это?
– Имени его мы не знаем, имеется лишь кличка. Хитрый Шотландец.
– А, припоминаю, – закивал головой старик – Это тот самый сутенер, чьих подопечных убивал Джек Потрошитель. Гнусный субъект. Ну так арестуйте его, инспектор.
– К сожалению, Хитрый Шотландец не зря зовется хитрым, – развел руками Эберлайн. – Он хорошо прячется, и мы не можем его найти.
Лорд Пальмерстоун шумно запыхтел сигарой, в волнении забыв, что она так и не была прикурена. Видно было, что решение давалось ему тяжело.
– Значит так, инспектор, э-э, Фредерик, я надеюсь, что ваши догадки, я подчеркиваю, догадки, по поводу причастности лейбмедика королевской семьи к ужасным убийствам проституток останутся между нами. – Старик выразительно посмотрел на Эберлайна.
– Но сэр…
– Никаких «но»! – прикрикнул лорд Пальмерстоун. – Не забывайтесь, инспектор! Вы получаете разрешение на арест сэра Джека в связи с убийством его жены Хлои и неизвестного мужчины, найденного в его особняке. Вы не понимаете, какой кризис разразится в стране, если ваши догадки всплывут наружу, – доверительным тоном сказал он, поглаживая перстень с выгравированными символами вольных каменщиков, надетый на мизинец.
– Я все понимаю, сэр. Разрешите идти, сэр, – с поклоном встал Эберлайн.
– Идите.
Инспектор поспешно вышел и, дробно стуча каблуками, сбежал со ступенек. Сержант мирно дремал в углу кареты, когда он заскочил в нее. Мигом проснувшись, Годли вопросительно уставился на начальника.
– Только из-за жены, – коротко пояснил ему Эберлайн.
– И то хорошо, – заметил сержант и крикнул вознице: – Вест-Энд, Литтл-Райдер-стрит, особняк объекта.
Карета немедленно тронулась в путь, провожаемая грустным взглядом следившего из окна своего роскошного дома лорда Пальмерстоуна, который понимал, что после этого дела он должен будет подать в отставку и тем самым подвести своего друга, премьер-министра.
* * *
Знал ли я, едучи на бал, приглашенный своим университетским товарищем сэром Джорджем Мюрреем, о том, что там я встречу свою судьбу? Нет, конечно. Я просто ехал на бал, чтобы поддержать товарища и приятно провести вечер. Думал ли я, тщательно одеваясь в великолепную фрачную пару, что буквально через какой-то час буду лицезреть богиню? Нет, не думал. В тот момент я думал о том, насколько хорошо сидят на мне брюки, словно бы сошедшие со страниц романа Оноре де Бальзака «Отец Горио», о которых Растиньяк походя сказал, что знает одного портного, чье мастерство принесло молодому человеку, вздумавшему покорить Париж, сорок тысяч франков годового дохода в виде приданого. Возможно, раз я вспоминал эти строки, то наверняка в моей голове вертелись мысли о женитьбе, но ведь я собирался поглядеть на девушку, с которой недавно обручился Джимбо, и уж никак не предполагал о поклонении богине, подчинившей мое сердце одним взглядом. Нет, нет и еще раз нет, я даже не задумывался об этом. Я просто собирался на один из многочисленных балов, которые мне предстояло посетить в этом году. Ничего особенного, заурядное развлечение на вечер, совершенно несравнимое с острым блаженством, которое я испытывал, валяясь в куче сплетенных в едином половом акте пар на полу церковного погреба. Бал, как я предполагал, не походил и на собрания ложи, во время которых диспут о магических ритуалах и символах иной раз достигал такого накала, что мне казалось, будто душа моя отлетает куда-то высоко и парит там, окруженная душами собеседников-братьев.
Бал казался мне одним из разряда тех балов, на которых чопорная публика более всего обращает внимание, как бы кто-нибудь не шаркнул ногой или не чихнул в кулак громче обычного.
Я уселся в ландо, и кучер повез меня в большой дворец, принадлежавший одному из самых старинных родов Англии. Прибыл я туда лишь в половине двенадцатого, однако же освещенная площадка перед входом была до отказа запружена каретами, колясками и прочими средствами передвижения. Похоже, что бал был в самом разгаре. Скинув на руки подскочившему лакею легкий плащ, я прошел в зал, где тотчас же столкнулся с раскрасневшимся от бездумного кружения в танце Малышом Саймоном. Саймон схватил меня за руку и, сообщив, что невеста чудо как хороша и что я просто обязан на нее посмотреть, потащил меня в глубь зала, заполненного множеством разодетых леди и джентльменов. Я последовал за ним, продираясь сквозь нестройные ряды танцующих пар, которые Малыш Саймон с присущей ему мальчишеской непринужденностью ловко расталкивал узкими плечами. Наконец мы оказались у больших колонн, огибавших огромный зал, возле которых теснилась нетанцующая публика и где в промежутках между колоннами стояли столы с напитками и фруктами. Там же были расставлены кресла, в которых сидели дамы, преимущественно пожилые, которые в праздном одиночестве пристально разглядывали танцующие пары, как разглядывает партер театральное действо. Около молоденьких мисс, восседавших в креслах, словно мотыльки, кружились молодые люди, напоминавшие фалдами фраков огромных жуков. Остановившись около самой большой толпы жуков, Малыш Саймон принялся энергично протискиваться к креслу.
