Ростовцев закрыл глаза (хотя от этого движения в окружающей черноте ничего не изменилось) и попробовал положиться на обоняние. Слева! Точно, запах сырого раствора сочился слева. Ростовцев повернулся туда, приблизил лицо к стене – и понял, что достаточно отчетливо представляет контуры свежезаделанной бреши.
Он отодвинулся от нее, насколько смог, и ударил подошвой ботинка изо всех сил. Потом еще раз. И еще.
Все оказалось бесполезно. Кладка держалась крепко.
После пары минут бесплодных усилий Ростовцев привалился к стене. Кислорода, похоже, действительно становилось все меньше – от не слишком продолжительных усилий навалилась усталость, в висках стучало, перед глазами плыли разноцветные круги. Хотелось опуститься на бетонный пол, прилечь, отдохнуть, но он знал, что это будет конец. Голову надо держать как можно выше, углекислый газ скапливается внизу…
Он постоял, выравнивая дыхание. Огненные вспышки перед глазами погасли. Ростовцев с трудом удержался от порыва снова и снова бездумно лупить в стену – авось не выдержит…
Выдержит. Москалец не первый год в строительном бизнесе, уж наверное догадался взять семисотый цемент или добавить в раствор чего-либо, ускоряющее схватывание… Пластификатор, например.
Он зашарил по карманам в поисках мало-мальски пригодного инструмента. Как ни странно, все оказалось на месте: «Оса», два комплекта ключей, паспорт, сложенная в несколько раз газета с рекламным объявлением. Едва ли Пасечник и Москалец не стали шарить по карманам из моральных соображений. Скорее всего, забыли в спешке и волнении. И то сказать, не каждый день приходится замуровывать живых людей в стены…
«Оса» сейчас ничем не поможет. Ее стоит отложить на самый крайний случай, если смерть от удушья окажется чересчур болезненной. Пули хоть и резиновые, но калибра 18 мм и со стальным сердечником – приставленная к виску, «Оса» сработает ничуть не хуже боевого оружия.
А пока единственным похожим на инструмент предметом оказался длинный ригельный ключ. Им-то Ростовцев и стал выковыривать из шва кусочки раствора. Он решил для начала выбить три или четыре кирпича, проделать дыру на уровне своей груди, обеспечив приток свежего воздуха.
Работа продвигалась медленно и была на редкость монотонной – сделать три-четыре скребущих движения в углубляющейся щели, выбросить наружу отковырянное, снова повторить цикл…
При такой бездумной деятельности в голову поневоле приходят посторонние мысли. Ростовцев задумался о Наташе. Получается, что она была права, советуя держаться от Москальца подальше. Значит ли это, что все подозрения в ее отношении беспочвенны? Хотя газета с рекламным объявлением… Стоп! Стоп!!! Ростовцев вдруг вспомнил.
ГАЗЕТУ ЕМУ ДАЛ МОСКАЛЕЦ.
Точно. Он и никто другой.
Зашел в кабинет зимним вечером, в офисе уже почти никого и не осталось, а Ростовцев домой не торопился, кризис в отношениях с Ларисой достиг в то время пика… Что же тогда Москалец ему сказал? Вроде что-то про своего знакомого, которому помогли рекламируемые инъекции… Или нет…
Стоп. Инъекции. В объявлении про инъекции ни слова не было, там вообще не раскрывался метод лечения, значит… Что это значит, Ростовцев до конца не понял, потому что перед мысленным его взором встала четкая и ясная картинка:
…Его рука, лежит на столе, рукав засучен, шприц впивается в вену, поршень медленно движется по стеклянной колбе, а он еще удивляется, отчего инъекцию делает мужчина, обычно везде и всюду процедурными сестрами работают женщины… А где-то за спиной, над ухом, гудит глубокий бас профессора: «Вот и все, сейчас поезжайте спокойно домой. Результат появится не позже чем через неделю. Только обязательно, я подчеркиваю: обязательно обратитесь к нам немедленно после первых sice признаков восстановления волосяного покрова. Иначе могут быть весьма неприятные побочные эффекты». И он обратился. Даже не через неделю. Уже через три дня (каждое утро Ростовцев внимательнейшим образом исследовал себя в зеркале) на тянущихся вверх ото лба залысинах появились первые волоски – малозаметные, тоненькие, удивительно легкие, темные… Побочные эффекты тоже имели место: ломота в костях, напоминающая начальные симптомы гриппа, и – он даже не знал, имеет ли это отношение к делу – странные сновидения… Очень странные сновидения…
Ростовцев механически продолжал водить ключом в щели, не замечая, что тот уже не зацепляет раствора. Он понял, куда уехал в злосчастный день третьего марта. Уехал, никому ничего не говоря, отделавшись обтекаемой фразой: «по делам».
В ФИРМУ «БЕГА».
В фирмочку с безликим и ничего не говорящим названием, лечащую облысение. Лечащую, как ни странно, с успехом.
А еще он вспомнил сегодняшнее (или уже вчерашнее?) утро и свой взгляд – осторожно, чтобы не разбудить Наташу, – скошенный на плечо. И увиденные там волосы, которых сутки или двое назад там точно не было. Малозаметные, тоненькие, темные волоски…
«Замечательно, замечательно…» – гудел профессор, рассматривая в сильную лупу молодую поросль. А Ростовцев недавно, уже по дороге в «Бегу», обнаружил еще один неприятный побочный эффект. Зубную боль. Болел не какой-то один конкретный зуб, но обе челюсти. Боль крепчала. Он пожаловался профессору. Тот поскреб бороду, нахмурился: «Это хуже… У некоторых клиентов такое бывало, если не принять мер, может затянуться надолго. Придется сделать… и, пожалуй, ввести… (он произнес два термина, не отложившихся в памяти Ростовцева). Сейчас мы проедем на нашу вторую площадку, это недалеко… Вы на машине? (Ростовцев кивнул.) Отдайте ключи, охранник загонит машину во двор, вам после инъекции сегодня за руль никак нельзя, заберете утром, а домой мы вас доставим…» Ростовцев согласно кивнул, его переполняла радость: сработало! сработало!! сработало, черт возьми!!!
Вторая площадка «Беги» действительно оказалась недалеко, на Петроградской стороне. Последнее, что помнил Ростовцев – укол, опять в руку, и профессор, смотрящий на него со странной улыбкой…
Они не доставили меня домой, понял Ростовцев. Они доставили меня куда угодно, но не домой. И я возьму этого гада-профессора за его сивую бороду и вытряхну из него всё.
Теперь, по крайней мере, ясно, куда идти и кого спрашивать. Вот только идти никакой возможности нет.
А пока он терзал и терзал свою память, пытаясь пробиться сквозь новый барьер. Бесполезно. Возникали лишь какие-то обрывки, и даже не воспоминаний-картинок, а воспоминаний-чувств: боль, страх, голод, жуткий голод, снова боль, снова голод, и еще какое-то распирающее изнутри чувство, он не мог сейчас даже подобрать ему название… что-то вроде ярости – всепобеждающей и уверенной в безграничности своих сил…
