— Мертвецы завтра выходят из могил, — продолжал нас пугать Жук. — И ходят по миру, охотясь на живых. Они выгрызают у них глаза…
— Хватит! — Мне это уже не нравилось. — Никого там в подвале нет!
— А сама говорила, что есть, — ухмыльнулся Дэн. — Сама говорила, что там Петрушка мертвый живет!
— А он там и живет… — Жук страшно зашевелил пальцами. — Об этом все знают…
Бзыньк. Что-то ударило в стекло, и звук прорвался сквозь мою глухую тишину и ужалил мне нервы. Я даже ойкнула, если бы не мальчишки, я бы ойкнула гораздо громче.
Дэн тоже дернулся, а Жук, тот вообще подскочил на диване. И сразу стало тихо, я это почувствовала. Очень тихо, только с кухни, наверное, слышался звон посуды и разговор родителей Дэна.
— Это знак, — сказал Жук. — Знак…
Тогда Дэн потихоньку подошел к окну, отдернул штору и выглянул. Он смотрел долго и все молчал. Я покрепче заворачивалась в плед, а Жук ерзал на диване. Я даже огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого и обнаружила в углу под кроватью гантелю Дэна. Так обнаружила, на всякий случай. Дэн все смотрел в темноту.
— Не знак это. — Дэн наконец задернул штору. — Это береза просто. Растет под окном.
— Береза… — протянул Жук. — Ага… Из березы надо делать колья, их в грудь мертвецам забивают…
— Дура я. — Тут я вдруг чуть не расплакалась. — Из-за меня Вовка пропал…
Мне и в самом деле хотелось плакать, я не кривлялась. Дэн сунул руку в карман и протянул мне платок, но у меня был свой, с вышитой розой, перекрещенной с револьвером. Мой любимый платок, я его сама полгода вышивала. Я стала тереть глаза, и они у меня, кажется, покраснели.
— А как вы думаете, почему он пропал? — Жук снова зачесался, но теперь по-настоящему. — Почему не вышел? Потому что его забрал Петрушка. Вот почему.
— Ерунда. — Дэн шагал по комнате. — Это все ерунда. Там, под школой, целый лабиринт, мы однажды туда ходили. Недалеко, конечно… Там заблудиться легче легкого. Говорят, там раньше убежища строили, на случай столкновения с метеоритом, так там аж до аэродрома подземные ходы идут. Он просто заблудился.
— Заблудился?! — фыркнул Жук. — Ага, заблудился… С овчаркой ведь искали!
— Овчарка! — Дэн презрительно скривился. — Они эту овчарку неделю не кормили, она просто работать не хотела. Надо Дика взять, он все равно ничейный. А нюх у него — ого-го! Я как-то раз ключи от дома потерял, так он их за пять минут нашел. Дик Володьку сразу найдет.
— Классная идея! — одобрила я. — Дик классный.
Дик мне тоже однажды помог. Мой прошлый котенок сбежал, а Дик его тоже нашел. Правда, потом собирался котенка сожрать, еле отбили. Хорошая собака.
— Вы что, на самом деле решили идти? — испугался Жук. — Совсем…
— А ты что, нет, что ли? — Дэн посмотрел на Жука с неодобрением. — Отколоться решил? Забыл, что ли? Если ты плюнешь в коллектив, коллектив утрется, если коллектив плюнет в тебя…
— Нет, — вздохнул Жук. — Чего уж. Я тоже. Если никак нельзя…
Откалываться от Дэна и меня Жуку было нельзя. Я делала за Жука математику, а Дэн писал сочинения. Сам Жук не отличался способностями к учебе. К тому же, кроме меня и Дэна, с Жуком никто не дружил. Из-за того, что Жук был вот такой вот круглый. Дружил еще вот Володька, но Володька теперь пропал. Володьку теперь надо было идти искать в школьный подвал, который тянется аж до самого аэродрома и в котором бродит дух военрука Петрушки, повесившегося ровно год назад как раз на праздник Хеллоуин. Поэтому Жук вздохнул еще раз и подтвердил:
— Ладно. Я с вами тоже.
Дэн выставил вперед кулак с оттопыренным большим пальцем, я придвинула к нему свой кулак, последним присоединился со своим круглым кулаком Жук. Не хватало четвертого кулака — Володькиного. Без четвертого кулака наш знак — тайный знак нашей компании — был неполным.
— А родителям что скажем? — спросила я. — Меня никуда не отпустят… Особенно теперь, после Вовки…
— Никого не отпустят, — сказал Жук. — По-глупому никого не отпустят. Надо по-умному. Скажем, что пойдем в поход.
— В какой поход? — Дэн повертел пальцем у виска. — Конец октября. Снег скоро выпадет.
— На турбазу, — ответил Жук. — Идем в поход на турбазу «Белый Бор». В прошлом году ведь ходили с классом? Ходили. И никто ничего не сказал. И сейчас никто ничего не скажет. Идем, значит, в поход. — Тогда надо приготовиться. — Дэн достал из стола листок бумаги и карандаш. — Валя, записывай. Что нам понадобится? Жук, диктуй…»
— Больно хорошо написано, — сказал во второй вечер Корзун. — Ей, этой девчонке, лет сколько?
— Тринадцать стукнуло, — ответил новенький. — Но она умная была. У нее отец был профессор, а сама она в литературный кружок ходила. Ее стихи даже в газетах печатались. А потом вот…
— Ну и дурни они, — сказал Борев. — Поперлись ночью в подвал. Кто же так делает?
— Да уж, — хихикнул Корзун. — Ты ночью даже в туалет один не пойдешь, только с охраной…
— А ты вообще в туалет не ходишь, — огрызнулся Борев. — А еще боксер…
— Нормальная история, — сказал Малина из своего гамака. — Интересная. Могу поспорить, что в конце их убьют.
— Как их убьют-то, если она сама все и рассказывает? — возразил Корзун. — Ее не убьют, а этих убьют. Точняк. Могу тоже поспорить.
Борев хотел было поспорить на три йогурта, но не стал. Может быть, и в самом деле их там всех убьют. А если не убьют, то история не страшная будет. Так что выбора нет. В любой страшной истории кого-нибудь должны убить.
Было уже темно. Вход в палатку был плотно зашнурован и даже завязан узлом, Бореву стало смешно — он видел, как Корзун в обед на всякий случай припрятал за тумбочкой тяжелый сосновый сук. Для уверенности.
— А вы хорошо себя чувствуете? — неожиданно спросил новенький.
— Я плохо, — ответил Корзун. — После супа из рыбьих кишок я всегда чувствую себя плохо. Даже отвратительно…
— А я чувствую себя еще хуже, — сказал Малина. — В компании с такими придурками будешь чувствовать себя только плохо.
— Я не о том, — тихо сказал новенький.
— А я о том, — икнул вдруг Малина. — В прошлую смену в лагере со мной жили такие прекрасные люди! Сын директора фабрики сгущенного молока — вот это парень! Он рассказывал, как рабочие на фабрике все время тонут в сгущенке…
— Малина, хватит пургу нести, — сказал Борев. — Пусть новенький рассказывает…
— Ты давай лучше дальше читай. — Корзун стукнул кулаком подушку. — Время-то уже подошло — почти одиннадцать.
Новенький раскрыл черную тетрадь. Борев укрылся одеялом поплотнее и стал слушать.
