— Он запирается здесь каждую чертову ночь, — продолжал Рой с тем же металлом в голосе. — Он даже ужин свой иногда поедает здесь. Он — сдвинутый, впрочем, как и она.
Колин много читал о разных вещах, но с психологией был плохо знаком. Однако продолжая любоваться этой очаровательной миниатюрой, он вдруг поймал себя на мысли, что это беспощадное внимание к деталям сродни фанатичной настойчивости в достижении чистоты и порядка, которая была столь очевидна в бесконечной борьбе миссис Борден за поддержание в доме такой стерильности, как в операционной.
Он подумал: действительно ли родители Роя «сдвинутые»? Конечно, они не были парой бредящих лунатиков, они не были невменяемы. Они не зашли так далеко, чтобы сидеть в углу, разговаривая сами с собой и глотая мух. Может быть, они были совсем чуть-чуть сумасшедшие. Такие мягко свихнувшиеся. Может быть, по прошествии времени они станут хуже, свихиваясь все больше и больше, пока через десять или пятнадцать лет не начнут глотать мух. Здесь было о чем поразмыслить.
И Колин решил, что если они с Роем стали друзьями навеки, то он будет посещать его дом только в ближайшие десять лет, а потом, поддерживая дружбу с Роем, постарается избегать миссис и мистера Борденов, чтобы, когда они окончательно свихнутся, они не заставили бы его глотать мух или, что еще хуже, не зарубили бы его топором.
Он знал все о маньяках-убийцах. Он видел их в фильмах «Психи», «Смирительная рубашка», «Что случилось с малышкой Джейн». И в дюжине других тоже. А может, в сотне. И он точно запомнил в этих картинах, что сумасшедшие предпочитают грязные убийства. Ножом, или ножницами, или сечкой, или топором. Их никогда не застать за каким-нибудь бескровным убийством, скажем, газом, или ядом, или таблеткой.
Рой сел на табуретку напротив панели управления.
— Подойди сюда, Колин. С этого места ты увидишь гораздо больше, чем с любого другого.
— По-моему, мы не должны разгуливать здесь, если твой отец запрещает это.
— Колин, расслабься, ради всего святого.
Со смешанным чувством нежелания и любопытного ожидания Колин сел на другой табурет.
Рой аккуратно повернул диск на панели. Он был подсоединен к реостату, и верхние гаражные огни слабо замерцали.
— Как в театре! — воскликнул Колин.
— Нет, — ответил Рой. — Это больше похоже... на... Я — Бог.
Колин засмеялся:
— Конечно, ты ведь можешь делать день и ночь в любое время, когда захочешь.
— И гораздо больше.
— Покажи.
— Сейчас. Я не хочу делать глубокую ночь, будет слишком трудно разглядеть что-либо. Сделаем вечер. Сумерки.
Рой щелкнул выключателем, и вокруг миниатюрного мира загорелись огоньки. В каждой деревушке уличные фонари отбрасывали мягкий свет на мостовую. Желтые теплые притягивающие отблески оживляли окна домиков. В некоторых из них, как будто здесь ждали гостей, были зажжены лампочки у крыльца и у калитки. Рисунок оконных витражей церквей отражался на земле. На главных участках магистрали светофоры переключались с красного на зеленый, затем на желтый и вновь на зеленый. В одном из селений разноцветными огоньками пульсировала кинореклама.
— Фантастика! — воскликнул Колин.
У Роя же, когда он глядел на макет, выражение лица и поза были какими-то особенными: глаза сужены, губы плотно сжаты, плечи подняты вверх — весь он был определенно напряжен.
— Мой старик мечтает сделать, чтобы у машин зажигались фары, и обдумывает насос и дренажную систему, чтобы по рекам текла вода. Здесь будет даже водопад. — Твой старик — интересный парень.
Рой не ответил. Он продолжал пристально смотреть на маленький мир, который раскинулся перед ними. В дальнем левом углу на запасных путях железнодорожной станции стояли готовые к отправке четыре поезда: два товарных и два пассажирских.
Рой щелкнул еще одним выключателем, и один из поездов ожил: он тихонько загудел, на окнах вагонов отразились отсветы огоньков.
Колин в предвкушении подался вперед.
Рой переключил выключатели, и поезд выехал с запасного пути. По пути к ближайшему городу в тех местах, где железная дорога пересекалась с шоссейной, загорались предупредительные огни семафоров, в некоторых местах черно-белые полосатые шлагбаумы опускались на железнодорожные пути. Поезд набрал скорость, пронзительно засвистел, проезжая через деревню, поднялся на возвышенность, въехал в тоннель, вновь появился уже с другой стороны горы, набрал еще большую скорость, пересек эстакаду, выехал на прямой участок, двигаясь здесь по-настоящему быстро, с жутким грохотом и лязгом колес прошел крутой поворот, затем еще один и несся теперь все с большей и большей скоростью.
— Ради Бога, не сломай, — нервно бросил Колин.
— Я как раз это и собираюсь сделать.
— Тогда твой отец узнает, что мы были здесь.
— Не узнает. Не бери в голову.
Поезд проскочил швейцарскую станцию, не снижая скорости, с треском преодолел спуск, въехал в тоннель и вновь выскочил на ровный участок дороги.
— Но если поезд сломается, твой отец...
— Не сломается. Расслабься.
Прямо на пути несущегося поезда появился разводной мост.
Колин сжал зубы.
Поезд достиг реки и, промчавшись ниже поднятого моста, сошел с рельсов. Миниатюрный локомотив и два первых вагона оказались в канале, а остальные вагоны, искрясь, перевернулись.
— Черт! — воскликнул Колин.
Рой сполз со своей табуретки и подошел к месту аварии. Он наклонился и стал внимательно разглядывать сцену крушения.
Колин подошел к нему:
— Сломался?
Рой не ответил. Он заглядывал в крохотные окошки вагонов.
— Что ты там ищешь? — спросил Колин.
— Тела.
— Что?
— Погибших.
Колин заглянул в один из перевернутых вагонов. Там не было людей — то есть там не было фигурок людей. Он взглянул на Роя:
— Не понял.
Рой не отводил взгляд от поезда:
— Что не понял?
— Я не вижу никаких «погибших».
Переходя от вагона к вагону и заглядывая в окна каждого из них, Рой как будто находился в трансе.
— Если бы это был настоящий, полный людей поезд, который сошел с рельсов, пассажиров бы выбросило с их сидений. Были бы разбитые об окна и поручни головы, сломанные руки и ноги, выбитые зубы, исполосованные лица, выколотые глаза, и кровь... повсюду кровь... Их крики были бы слышны на мили вокруг. А многие бы погибли на месте.
— И что?
— Я хочу представить, как бы это было, если бы это было настоящее крушение.
— Зачем?
— Мне интересно.
— Что тебе интересно?
— Идея.
— Идея настоящего крушения поезда?
— Ага.
— Ты не свихнулся?
Наконец, Рой оторвал глаза от поезда. Они были вялые и холодные.
— Что ты сказал? Свихнулся?
— Ну, — протянул Колин, — я хотел сказать... ты находишь развлечение в страданиях других людей.
— А это разве не развлечение?
Колин пожал плечами. Ему не хотелось спорить.
— В других странах люди ходят на корриду и в глубине души надеются увидеть матадора, проткнутого рогами быка. А увидеть мучения быка им удается всегда. Им нравится это. А другие посещают автомобильные гонки, тоже только чтобы увидеть крутые аварии.
— Это другое.
Рой усмехнулся:
— Да ну! Как же это?
Колин задумался, стараясь подобрать слова, чтобы выразить то, что он интуитивно чувствовал.
— Ну... с одной стороны, матадор, выходя на арену, знает, что он может быть убит. Но люди, возвращающиеся на поезде домой... они не ожидают ничего... они не ждут беды... и вдруг это случается... Это трагедия.
Рой усмехнулся еще раз:
— Ты знаешь, что такое лицемерие?
— Конечно.
— Слушай, Колин, я не хотел бы тебе этого говорить, потому что ты мой друг, мой настоящий друг. И я тебя люблю. Но раз зашла об этом речь, ты — лицемер. Ты говоришь, что я свихнулся, потому что меня интересует идея настоящего крушения поезда, при этом сам ты тратишь время, смотря фильмы ужасов или читая разные книжки про зомби, вампиров и прочих монстров.
