— О'кей, Лиз, — сказал он, улыбаясь. — Я люблю тебя.
— Я тоже очень люблю тебя. — Она пошла в детскую, а Тад Бомонт снова начал листать страницы со своей рекламной «БИО».
В отличие от большинства статей в «Пипл» «БИО» Тадеуша Бомонта начиналась не с полнополосной фотографии, а с весьма небольшой, занимающей менее четверти страницы журнала. Она невольно обращала на себя внимание, поскольку умелый оформитель журнала окантовал бордюром ту картинку с Тадом и Лиз, где они были сфотографированы на кладбище, в трауре. Шрифтовые линии под фото казались почти грубым контрастом с изображением наверху.
На этом фото Тад стоял с лопатой, а Лиз с киркой. С одной стороны от них стояла тачка с другими кладбищенскими инструментами. На самой могиле были размещены несколько букетов, но это не мешало прочитать надпись на могильной плите:
ДЖОРДЖ СТАРК
1975–1988
Не самый приятный парень
В почти чудовищном контрасте с этим местом и тем, что там произошло (а недавнее погребение было очевидно из самих дат, как и то, что скончавшемуся мальчику было отпущено совсем немного жизни), эти два могильщика пожимали друг другу свободные от инструментов руки поверх свежезасыпанного могильного дерна и радостно смеялись.
Это позирование было, конечно, хорошо придумано. Все фотографии, иллюстрирующие статью — погребение тела, демонстрация гномов и еще одна с Тадом, одиноко бредущим по лесной тропинке, вероятно, «в поисках идей», были всесторонне обдуманы. Это было весело. Лиз покупала «Пипл» в супермаркете последние пять лет или около этого, но они оба проглядывали журнал лишь за ужином или, когда не было подходящей карманной книжки, в ванне. Тад время от времени изумлялся успеху журнала, обдумывая, послужило ли этому стремление «Пипл» показывать жизнь знаменитостей, всегда притягательную для массового читателя, либо просто удачная подача материалов со всеми этими огромными черно-белыми фотографиями и броским текстом, состоящим в основном из простых и банальных сентенций. Но ему никогда не приходило в голову поинтересоваться, не инсценированы ли все эти картинки.
Фотографом оказалась женщина по имени Филлис Майерс. Она сообщила Таду и Лиз, что захватила с собой фото игрушечных медвежат в детских гробах, причем медвежата одеты в детские костюмы. Она надеялась продать свои шедевры ведущему нью-йоркскому издателю. Не позднее второго дня с начала их знакомства для взятия интервью Тад сообразил, что женщина прощупывает его насчет написания текста. «Смерть и игрушечные медвежата, — сказала она, — будет окончательным и лучшим комментарием к американскому образу смерти, не так ли, Тад?»
Он предположил, что ее весьма мрачные интересы не ограничатся только этим проектом и поэтому мало удивился, когда Майерс раздобыла надгробную плиту Джорджа Старка и привезла ее из Нью-Йорка. Это было папье-маше.
— Вы не возражаете пожать руки перед ней, не так ли? — спросила она с улыбкой, которая была сразу и льстивой, и самодовольной. — Это произведет чудесный шок.
Лиз посмотрела на Тада вопросительно и с некоторым ужасом. Затем они оба взглянули на эту треклятую плиту, привезенную из Нью-Йорка (штаб-квартира журнала «Пипл») в Кастл Рок, штат Мэн (летний дом Тада и Лиз), со смешанным чувством изумления и тревоги. На плите была надпись, привлекшая внимание Тада: «Не самый приятный парень».
Если просуммировать все то, что хотел поведать журнал «Пипл» своим затаившим дыхание американским читателям о новой литературной знаменитости, то суть повествования оказалась бы чрезвычайно простой. Тад Бомонт был хорошо известным писателем, чей первый роман «Неожиданные танцоры» был выдвинут на Национальную книжную премию в 1972 году. Это, конечно, придавало вес автору среди литературных критиков, но ничуть не интересовало затаивших дыхание поклонников американских знаменитостей, для которых имя Тада Бомонта гроша ломаного не стоило. Все это произошло потому, что Бомонт опубликовал еще лишь один роман под своим подлинным именем. Тот человек, который действительно привлекал всеобщий интерес, не существовал как реальная личность. Тад написал один гигантский бестселлер и еще три имевших чрезвычайно большой успех романа под другим именем. И этим именем был Джордж Старк.
Джерри Харкуэй, который являлся полномочным и единственным корреспондентом «Ассошиэйтед пресс» в Уотервилле, оказался первым распространителем истории о Джордже Старке после того, как литературный агент Тада, Рик Коули передал Луизе Букер из журнала «Паблишерс уикли» ту же сжатую информацию с одобрения Тада. Ни Харкуэй, ни Букер не смогли заполучить полного отчета по одной причине. Тад был непреклонен в своем желании уделять не слишком много внимания прилизанному льстивому коротышке из «Пипл» — Фредерику Клоусону, но и этого было вполне достаточно, чтобы поднять расходимость романа до той степени, которую в обычных условиях не смогли бы обеспечить ни «Ассошиэйтед пресс», ни профессиональный журнал книгоиздателей. Клоусон, как объяснял Тад Луизе и Рику, был просто тем осликом, который вытащил информацию на публику.
По ходу того первого интервью Джерри задал вопрос, что за парень был Джордж Старк. «Джордж, — отвечал Тад, — был не самый приятный парень». Эта цитата выпрыгнула в заголовок интервью и вдохновила Майерс на всю эту комедию с могильной плитой, украшенной как раз той же надписью. Странный мир. Очень странный мир.
Совсем неожиданно Тад опять разразился смехом.
На черном фоне пониже фото Тада и Лиз на одной из прекрасных лужаек в Кастл Роке были оставлены две белые полоски с текстом.
«ДОРОГОЙ УМЕРШИЙ БЫЛ ОСОБЕННО БЛИЗОК ЭТИМ ДВУМ ЛЮДЯМ», — гласила первая из них.
«ТАК ПОЧЕМУ ОНИ СМЕЮТСЯ?» — вопрошала вторая.
— Потому что мир — чертовски странное место, — сказал Тад и фыркнул в кулак.
Лиз Бомонт оказалась не единственной, кто испытывал некоторые неудобства от столь странного паблисити. Тад и сам чувствовал себя неловко. И все же ему было трудно удерживаться от смеха. Он потерпел несколько секунд, а затем разразился хохотом, когда его глаза снова остановились на знаменитой строчке — НЕ САМЫЙ ПРИЯТНЫЙ ПАРЕНЬ. Попытки замолчать были столь же успешны, как затыкание дыр в плохо сделанной дамбе: как только вам удается ликвидировать течь в одном месте, она неизбежно появляется в другом.
Тад подозревал нечто не совсем естественное в столь бессмысленном смехе — это была форма истерии. Он понимал, что юмор очень редко, если это вообще возможно, сопровождает подобные вещи. На самом деле, весь случай располагал к прямо противоположной веселью реакции.
